Дамир Соловьев - Русские писатели и публицисты о русском народе

8 октября 1872 г.

Мы от предков наших унаследовали значительную долю рабского страха перед властями. Ведь не могли же без последствий пройти по истории ни Петр Великий со своими благими видами, но и со своим кнутобойством и застенками, ни Бирон, ни милосердная Елизавета с резаньем языков и битьем кнутом своих придворных дам, ни бешеный Павел, ни верховный визирь Аракчеев. Клеймо, наложенное ими на наши нравы и дух, долго не изгладится. [197] Там же. С. 255.

8 ноября 1872 г.

А нравственно что такое наша общественность? Полнейшая развращенность умов и сердец, стремление к материальным интересам. Общество наше не выработало в себе тех великих идей, которые служат опорою лучшего порядка вещей. Как же можно его уважать? [198] Никитенко А. В . Дневник. В 3 т. Л., 1955–1956. Т. 3. С. 258.

1 января 1873 г.

Наша современная общественность не обещает ровно ничего, что бы превышало пошлость настоящего. Эта пошлость так въелась в наши нравы, что они неспособны возвыситься ни до чего, из чего образуется мощь умственная и нравственная. Самая резкая и выдающаяся сторона общественности нашей, отмеченная особенною жизненностью, это страсть к прибытку, к добыванию денег, растворенная всякого рода плутовствами и безобразнейшими надувательствами друг друга и казны. Тут является даже иногда предприимчивость, но предприимчивость бесчестности. Если же кое-где мелькнет честность, то без предприимчивости. Во всем прочем господствует или совершенная апатия или вспыхивают такие стремления, такие тенденции, от которых ничего, кроме дыма, не остается. [199] Там же. С. 266.

24 января 1873 г.

…народ наш, при своей полудикости, способен производить Пугачевых и Разиных, а не граждан, которые были бы в состоянии участвовать в решении высших общественных задач. [200] Никитенко А. В . Дневник. В 3 т. Л., 1955–1956. Т. 3. С. 271.

22 марта 1873 г.

Что мы можем принести в дар Европе? Кабаки, деспотизм, чиновничий произвол и великое расположение к воровству. [201] Там же. С. 275.

18 июня 1873 г.

Конечно, несправедливо упрекать русский народ в том, что он ознаменовывает некоторую долю предоставленной ему свободы разными пороками – пьянством, воровством, мошенническими замашками и проч. Но это не оттого, что ему дана некоторая свобода, а оттого, что ему долго не доставало ее. [202] Там же. С. 286.

16 июля 1873 г.

Где у нас залоги нравственного и общественного величия? Мы лишены единства общественного духа. «Мы едим друг друга и от того сыты бываем», – сказал человек, который тоже ел других, пока сам не был ими съеден. Нравственность наша скверная: она не поддержана ни сознанием человеческого достоинства, ни религиозными высшими истинами. [203] Там же. С. 289.

2 августа 1873 г.

Прочел доклад валуевской комиссии о состоянии наших крестьян. <���…>

Доклад говорит: состояние крестьян вообще улучшается со времени освобождения их. Однако быт их очень неудовлетворителен, по крайней мере, в большей части Империи. Главные причины: крайнее невежество их и деморализация, вследствие чего обширные размеры пьянства <���…>. [204] Никитенко А. В . Дневник. В 3 т. Л., 1955–1956. Т. 3. С. 290.

14 сентября 1873 г.

Исторически великое значение народа определяется не обширностью территории и не обилием народонаселения, а принципами и стойкостью в их осуществлении. России пока недостает ни того, ни другого. [205] Там же. С. 294.

20 сентября 1873 г.

У нас нет ни патриотизма, ни общественного духа. Он возникает из народа, а у нас народ – стадо, погоняемое и подчас угнетаемое, а главное, не достигшее сознания долга, законности и нравственного достоинства. Слов и учреждений, заимствованных из общечеловеческой цивилизации, у нас найдется довольно, но это слова без содержания, и учреждения, носящие на себе только личину европеизма. Тут нет и тени свободного проявления мысли, свободного начинания в пользу общую, одна внешность, ложь.

Нелепо и смешно возмущаться этим. Такой порядок вещей есть порядок, как и всякий другой; в нем так же можно жить и умирать, как и везде. [206] Там же. С. 295.

4 декабря 1874 г.

Россия похожа на мальчика, который рос в сквернейшей школе истории, где его били не на живот, а на смерть. Потом он очутился в другой, менее тяжелой школе, где его начали меньше бить. Вот он зашалился – теперь к нему приставляют для исправления гувернеров в лице администрации. Но беда в том, что сами гувернеры большею частью люди прескверные, и толку выходит мало. Мальчик выходит лжецом, мотом, и трудно полагать, чтобы из него вышло что-нибудь хорошее.

Величайшая насущная надобность для нас состоит в нравственности. Но где ее взять? В религии? Но к ней чувствуется величайшее охлаждение, да она и заключается в одной обрядности и ничего не дает сердцу. В литературе и науке? Но они проповедуют лишь пошлый реализм, или надутое педантство и отвращение к идеалу. [207] Там же. С. 326.

1 января 1875 г.

Все ложь, все ложь, все ложь в любезном моем отечестве. У нас есть хорошая восточная православная религия. Но в массе народа господствует грубое суеверие; в высших классах или полный индифферентизм, или неверие под маскою новых идей или научного высокомерия. У нас есть законы; но кто их исполняет из тех, кому выгодно неисполнение их, или кто поставлен блюсти за их исполнением? У нас есть наука; но кого она серьезно занимает и кого она настолько возвышает нравственно, чтобы он не был готов пожертвовать ею для так называемых существенных, материальных целей? <���…>

В одном нет лжи – что мы составляем государство сильное, способное сделать отпор какому угодно внешнему врагу, который бы дерзнул на нас напасть.

Но есть еще одно, в чем мы не лжем: это состояние наших нравов. Тут мы не обещаем ничего, а прямо заявляем, что у нас нет общественного духа ни на йоту, тут открыто и нелицемерно мы воруем, пьянствуем, мошенничаем взапуски друг перед другом. [208] Никитенко А. В . Дневник. В 3 т. Л., 1955–1956. Т. 3. С. 327–328.

20 января 1875 г.

Мужик русский – почти совершенный дикарь. Он груб, невежествен, лишен понятия о праве и законе, религия у него состоит в кивании головою и отмахивании направо и налево руками; он пьяница и вор, но он не в пример лучше так называемого образованного, интеллигентного русского человека. Мужик искренен, он не старается казаться тем, что он не есть; он не лжет ни на себя, ни на других, ни на вещи. Но человек образованного круга фальшив с головы до ног, он плут по убеждению, что «умный человек не может быть не плутом», суетен, либерален на словах и низок, раболепен на деле, готов на всякие низости за чин или крестик, вор по вкусу к широкому житью. Но главное и хуже всего, что он лжец во всем, что ни думает, что ни говорит и что ни делает. Он учится легко и скоро, выучивается всему, чему угодно, усваивает себе всякую новую идею быстро; поэтому внешность его становится мягкою, благовидною, лоснящеюся. Он европеец, человек цивилизованный; но в действительности из всего этого выходит существо слабодушное, бесхарактерное. [209] Там же. С. 329.