Владислав Крапивин - Славка с улицы Герцена

Через много лет, ранней весной восемьдесят первого года, я написал об этом времени рассказ “Остров Привидения” и подарил его маме к Восьмому марта. Она обрадовалась. Читала, смеялась, потом заботливо спрятала папку с рассказом в тумбочку с самым ценным ей имуществом – дневниками и письмами. И спросила:

– А как дела с нынешними корабликами?

Она знала, что в отряде “Каравелла” мы должны строить новые яхты. Я сказал, что восемь парусников типа “Штурман” решили заложить осенью, а зимой уже начнем сборку.

Пришла зима.

В декабре мы начали собирать на стапеле первого “Штурмана”. Дело не клеилось. Дерево килевого бруса оказалось плохим, рыхлым, упругая фанера днища вырывала из него шурупы. Был вечер, занятия по расписанию давно закончились, но мы с мальчишками все торчали у стапеля. Ругали строительные отходы, из которых приходится собирать свои корабли, и сокрушенно думали: как крепить обшивку?

…И вдруг все стало не важно. Не нужно.

В начале того дня мамин звонок застал меня уже на пороге.

– Ну, как там ваша стройка? – спросила она.

– Сегодня начинаем… Мам, я спешу. Вечером приеду и расскажу подробно!..

“Не расскажу, – отчетливо понял я вечером, когда узил, что маму увезли на “скорой” и она лежит в палате интенсивной терапии. – Поздно”.

Я был слишком взрослый. Слишком хорошо понимал, что чудес не бывает. Второй инфаркт, да еще, как сказали, “обширный”, при мамином-то здоровье, при ее годах…

Мне бы то детское, отчаянное неприятие смерти, ту яростную уверенность, что с мамой никогда ничего не случится. Как в сорок пятом году… Может, и сейчас бы эта вера помогла?

Я понимаю, что с законами природы ничего не поделаешь, но ощущение вины не проходит до сих пор.

Мама всю жизнь работала с ребятами. До войны была воспитательницей и заведующей в детском саду. В тяжелые военные годы главной ее заботой стали эвакуированные семьи и дети фронтовиков. Потом она руководила тимуровскими отрядами и ребячьими клубами в Тюмени. А когда приехала в Свердловск, квартира ее стала вторым штабом нашей “Каравеллы”.

Мама сочиняла с мальчишками пьесы для наших праздников, гладила измятые галстуки, зашивала продранные в лесу рубашки, помогала выпускать стенгазеты, кормила проголодавшихся, мазала йодом ссадины и порой укрывала от праведного командирского гнева провинившихся.

В горький час прощания три знамени склонились над мамой – избитые походными и штормовыми ветрами флаги ребячьей флотилии. Ветераны “Каравеллы” – теперь уже семейные люди – надели прежние значки и нашивки и по очереди вставали в караул…

Приехал дядя Боря Старый, печальный и спокойный. Он плохо слышал и обычно разговаривал очень громко, но сейчас, вспоминая про маму, как они росли вместе, как играли, говорил тихо. Будто сам себе…

…Через год холмик облицевали по краям плитками и поставили камень-гранит. Женя Пинаев сделал на ватмане рисунок, а мастер перенес штрихи на камень. На граните – силуэт женщины Она держит на ладони маленькую каравеллу. Склонилась над корабликом, прежде чем отпустить его в плавание.

Плыви, кораблик…

– Папа, ты чего? – Лешка бухнулся рядом на диван.

– Ничего… Не трогай больше кота, замучил.

– Он сам лезет.

Женя торжественно трахнул по клавише последний раз, выпрямил согбенную спину и выдернул из машинки лист. Бодро, хотя и не совсем к месту, загудел марш Мендельсона. Исполнив эту свадебную музыку, он повернулся ко мне.

– Что ты там насчет Севастополя?

– Это я так… Все равно раньше осени не выбраться: у меня паруса, у тебя выставка.

– Да… а хорошо бы… – Он, как и я, посмотрел на сухую ветку акации.

– Женя, а помнишь, как проводница рычала, когда мы этот сук втащили в вагон? “Вы бы еще целое дерево” Я говорю: “Отломим половину”, а ты “Зря, что ли, братцы Вихревы старались?”

– Помню… Только не братцы старались, а один Алька. Роськи не было, он потом с матерью на вокзал пришел.

– Да нет, ты забыл, оба они…

– Это ты забыл.

Но я же помню, как Роська стоит рядом с Алькой и вдруг отпускает ветку и мчится по Шестой Бастионной навстречу матери

– Ма-ма-а!

…А может быть, это я бегу по улице Герцена, влажной и свежей после недавней грозы? Мама вернулась из пионерского лагеря для детей фронтовиков, где работала целых две смены Она спешит мне навстречу. У нее в руках охапка мокрых васильков и ромашек. Я с разбега утыкаюсь в них лицом…