Кэтрин Ранделл - Покорители крыш

Маттео это заметил. Маттео все замечал, и это было невыносимо.

– Есть хорошая грязь, а есть плохая, – пояснил он. – Вокзальщики из плохой.

– А которая какая? – спросила Софи. – Что считается хорошей грязью?

– Je ne sais pas . – Маттео нахмурился, как хмурился всегда, когда Софи начинала задавать вопросы. – Я не знаю. Ach, je m'en fous [27] Ах, мне все равно (фр.). .

– Он говорит, что не знает и ему все равно! – крикнула Анастасия. Должно быть, с берега она прислушивалась к их разговору. – Я думаю, что хорошая грязь – это земля. И пыль с крыш. – Сафи сделала какой-то знак, и Анастасия кивнула. – И пыль с деревьев.

– А еще песчинки, которые налипают на руку, если провести ладонью по каменному мосту, – добавил Маттео. – Плохая грязь – запекшаяся кровь.

– И нечистоты. И сажа в плохие дни.

Это Софи уже знала. Дым из труб иногда щипал ноздри.

– Обычно в саже ничего плохого, – сказала Анастасия. – Но когда нет ветра, а воздух влажный, вся сажа оседает на лицо.

Софи это заметила. Она также заметила, что Маттео гораздо чаще других людей ковырялся в носу, а в дымные дни козявки у него были черными.

– И голубиный жир, – добавила Анастасия. – Голубиный жир – плохая грязь.

– Non! – возразил Маттео. Он отвернулся и отплыл от них. – Голубиный жир – хорошая грязь.

Анастасия переглянулась с Софи.

– Немного жира еще ничего. Но стоит только переборщить – и воняешь, как открытая рана. Но дело не только в грязи. Вокзальщики жестокие. Они как звери.

Софи подумала об этом. Маттео всегда казался ей похожим на зверя – на кота или лиса. Анастасия и Сафи двигались с ловкостью и проворством обезьян.

– Разве это плохо? Быть как звери?

– Они как собаки, – сказала Анастасия. – Ты видела бешеного пса? У них злые глаза.

– Они… кусаются?

Ей казалось, что девочки рассмеются, но они лишь смотрели на нее. Никто не шевельнулся и не улыбнулся.

Наконец Сафи кивнула. Маттео подплыл к ней, тяжело дыша.

– Да, – подтвердил он. – Они кусаются. Пойдем уже, пока у меня зубы друг к другу не примерзли.

Течение было слабое, так что плавать было легко, но в темноте в мутной воде почти невозможно было разглядеть блеск меди. Софи собирала монеты, обшаривая речное дно руками. Они с Маттео нырнули шесть, затем семь раз, подплывая к берегу всякий раз, когда собиралась новая горстка. Софи с удовольствием заметила, что ее кучка на берегу была вдвое больше кучки Маттео.

– Ach! Это все мои пальцы, – сказал он. Софи и Анастасия снова переглянулись. – Мне не отличить монету от камня.

– Само собой, – кивнула Софи. – Само собой, дело в этом.

Когда Анастасия объявила, что они собрали более трех франков, Маттео сказал, что этого хватит. Они наперегонки поплыли к берегу. Софи оказалась быстрее, но Маттео дотянулся до нее и окунул ее под воду, как раз когда она почти коснулась берега.

– Нечестно! – Отплевываясь, воскликнула она. – Ты грязный жулик!

– Кто живет на крыше, тот не жульничает, – заявил Маттео. – Мы либо живы, либо мертвы.

– Но это не жульничество, а борьба, – заметила Анастасия. – Борьба лучше жульничества.

Она вытащила Софи из воды и протянула ей квадратик шоколада.

Маттео не вылезал. Анастасия протянула кусочек и ему, и Маттео съел его, держась на плаву.

– Спасибо, – хрипло сказала Софи. – После плавания меня всегда мучит жажда. Из реки можно пить?

– Нет! Прости. Крысиная болезнь. Из реки даже Маттео не пьет, а его никакая зараза не берет. Но в соборе будет вода, – заверила ее Анастасия.

– В соборе? – Софи натянула позаимствованный свитер и сунула мокрые ноги в ботинки. – В каком соборе?

– В том самом, конечно. Маттео нас там встретит.

– Там? Но он же здесь… – Софи оглянулась, Маттео пропал.

– С ним всегда так, – сказала Анастасия. – Он пойдет по реке, а потом по деревьям.

Сафи молча подошла к Софи, пригладила ее растрепавшиеся волосы и вытащила из них обрывки речных трав. Подняв с земли шарф Софи, она повязала его ей на голову.

– Ох! – воскликнула Софи. – Я чуть не забыла о волосах! – Содрогнувшись от страха всем телом, она натянула шарф на уши. – Какая же я глупая! Спасибо.

Сафи улыбнулась, а затем вдруг покраснела. Она взбежала по лестнице и скрылась в листве одного из деревьев, стоящих вдоль тротуара.

– С ней все будет в порядке? – спросила Софи. Анастасия собрала монеты и сунула их в карман.

– Конечно. Она тоже пойдет по деревьям, – ответила она. – Allez [28] Идем (фр.). . Если поспешим, успеешь просохнуть, пока мы дойдем до Нотр-Дама. Давай наперегонки по лестнице!

Темные тротуары как ничто в мире располагают к разговору. Девочки шли быстро, чтобы Софи не замерзла. Анастасия напевала что-то себе под нос. Софи подождала, пока Маттео точно не будет рядом, и заговорила:

– Анастасия? Если я спрошу кое-что, ты скажешь Маттео, что я об этом спрашивала?

– Может быть. Вероятно. Я постараюсь. В чем дело?

– Это о… вокзальщиках. О мальчишках с вокзала. Почему Маттео их ненавидит? Он ничего о них не рассказывает.

– Вот уж не знаю, могу ли тебе рассказать.

– Прошу тебя. Это меня пугает. Он всякий раз становится таким мрачным.

Анастасия постучала пальцами по железным перилам, которые отозвались мелодичным гудением.

– Была драка. Несколько лет назад. Вокзальщики не хотели, чтобы еще кто-то ходил по крышам. Нам с Сафи было все равно. Мы перебрались на деревья. На деревьях лучше. Но Маттео нравится жить на крыше. Крыши… – Она замолчала и поморщилась. – Ach , это прозвучит уж слишком поэтично.

– Скажи все равно.

– Крыши – это все, что у него есть, – сказала Анастасия и покраснела. – Прости. Alors , он не мог от них отказаться.

– И что случилось?

– Никто не победил. Они откусили…

– Что откусили? – Софи уставилась на Анастасию, но та отвела глаза. – Что?

– Ничего. Маттео потерял кончик пальца. Вокзальщик лишился кисти руки. Ты видела живот Маттео? Его шрам?

– Он сказал, что упал на флюгер!

– Да? Он соврал. Он чуть не умер. Ему пришлось пойти в приют, чтобы его вылечили. Ты об этом знаешь, oui ? Поэтому теперь он никогда не подходит к вокзалу и никогда не спускается на землю.

Анастасия остановилась и взяла Софи за руку.

– Стой. Почти пришли. Маттео должен быть где-то рядом. – В свете звезд ее лицо было тревожно. Она прикусила губу. – Пообещай, что не выдашь меня!

– Обещаю, – сказала Софи, но дома вокруг них привлекали к себе слишком много внимания. Они стояли у подножия огромного белого здания. Оно стремилось в ночное небо, величавое, как бог. – Что это? Где мы?