Николай Осинин - Железная команда

Чем ближе к Днепру, тем больше встречалось по обочинам воронок, сгоревших машин. В одном месте дорога была густо поковырена взрывами, остался только узкий извилистый проезд. Стадо растянулась длинной цепочкой.

— Хальт! — крикнул Петух, когда они дотащились до пустого сарая со вздыбленной с одного конца кровлей.

За сараем был загон для овец. Туда и приказал унтер загнать стадо. Это была пытка для скота — стоять на солнцепеке без воды.

— Жара! Плохо тут! — пробовал Матвейка втолковать Петуху. — Надо в кусты или к воде…

Гитлеровец заорал на него и больно пнул ботинком в колено.

Чернушка не хотела идти в загон — скакнула мимо унтера и помчалась к осиннику, где желтели бруствера окопов.

— Догонять! — унтер нетерпеливо толкнул автоматом в спину. — Лос, лос!..

Проклиная Петуха всеми известными ему междометиями, Матвейка отправился за Чернушкой.

Метрах в ста от дороги стояла палка с дощечкой. Миновав ее, корова вдруг прянула в сторону. Издали пастух заметил какие-то цветные тряпки в траве. От них тянуло сладковатым тошнотным смрадом. «Стой! Опасно!» — предостерегающе крикнул внутренний голос. Но Матвейка остановился не сразу. Пройдя еще немного, он увидел рой больших мух, облепивших штанишки с лямочкой и знакомую белую панамку. Изик!..

В тот же миг догадку его оборвал страшный треск. Чернушка, встав на дыбы, рухнула и заскребла копытами по земле.

Оглушенный Матвейка, пятясь, начал отходить к дороге. Он прошел мимо дощечки на палке и механически прочел на ней черные буквы: «Achtung! Minen!»

Солдат, посмеиваясь, ждал его на дороге. Немец постукал пальцем о Матвейкину голову и залопотал, то указывая на дощечку с надписью, то водя руками в направлении окружающих перелесков. Пастух понял: кругом — мины.

— Чего же ты, скотина, раньше молчал?

Петух лежал на охапке сена в сарае, задрав белые ноги на стену. Левая ступня его была потерта до крови. Он что-то сказал. Солдат, сердито кривя рот, сел у стены снаружи.

Матвейка прилег за углом. В глазах у него мельтешили зеленые жирные мухи, черные буквы с дощечки, и повсюду, куда б он ни глянул, белела панамка. Это было как наваждение.

Матвейка вскакивал, подходил к загородке, гладил доверчивые коровьи морды, снова ложился. Кожу по всему телу жгло, будто он без рубашки валялся в крапиве. Жалобный рев скота сводил с ума.

Вдруг он услышал, как за углом звякнул металл. Выглянул. Солдат, уронив автомат, свалился возле стены.

И тут Матвейку осенило.

Никакого плана у него не было — он и не смог бы сейчас логично обдумать то, что предстояло совершить. Просто, он увидел спящего солдата, автомат на земле — и сразу возникло решение.

Заглянул в щель сарая. Ноги Петуха сползли со стены в сено. «Дрыхнет!» — отметил паренек с внезапно охватившим его спокойствием.

С этой минуты он словно бы переступил через грань жизни и страха.

Обошел загон, попробовал, легко ли выходят жерди из гнезд между кольев. Снова вернулся к сараю. Фашисты храпели.

Матвейка вошел в сарай, спокойно подпоясался ремнем, на котором висел подсумок с тесаком в ножнах. Снял со стенного колышка автомат, закинул его за спину через плечо и, даже не оглянувшись, вышел.

Проходя мимо солдата, он поднял второй автомат, повесил его на шею, как носили немцы.

Верхние жерди из загородки, казалось, сами упали. Нижние он не успел убрать: скот хлынул через них.

Он направил стадо прямо к дощечке с черной надписью. Хлеща кнутом, он гнал все быстрей и быстрей. Он не чувствовал больше ни жалости, ни страха, только сердце колотилось о ребра, и отголоски ударов стучали в ушах, как молотки.

Коровы неслись вскачь, будто спасаясь от погони. На такой скорости они и вбежали на минное поле.

Первые взрывы ахнули впереди. Пыль и рев смешались вместе. Потом затрещало с боков.

— Вперед! — неистово кричал Матвейка. — Все равно!.. Все равно!..

Коровы метались, вставали на дыбы перед мгновенно выраставшими у них из-под ног кустами и падали, падали. Тех, которые поворачивали вспять, пастух перехватывал и снова гнал к осиннику.

— Вперед!!!

Поле казалось ему раскаленным, как огромный противень. Он бежал скачками, и каждый прыжок, казалось, приближал мгновение, когда и под ним рванется земля. И хотя впереди была смерть, он не мог остановиться.

Разбуженные взрывами немцы ошалело смотрели, как их стадо гибло на минном поле. Они вначале думали, что животные сами вырвались из загородки, а сошедший с ума пастух носится между ними, пытаясь завернуть. Потом солдат хватился своего автомата.

— Он украл! — завопил гитлеровец, кидаясь вдогонку.

Однако, добежав до первых трупов, остановился. Он видел, как несколько коров вместе с пастухом скрылись в осиннике…

Матвейка проснулся от холода. Было светло, хотя еще не угадывалось, в каком месте над лесом поднимется солнце. Он вскочил с охапки сырой, нагретой телом травы, резко подвигал плечами и руками, сгоняя озноб. Коровы, залегшие вечером около ручейка, не поднимались: вчерашний перегон их обезножил. У Матвейки самого едва достало под конец силы взобраться на крутой берег, чтобы не повалиться со скотом у ручья, — в низинах ночью всегда холодно. Он даже не оглядел место, где остановился на ночлег.

Ему не доводилось бывать в западной части Горелого бора, куда он попал, прорвавшись с девятью коровами через минное поле. Гнал он скот к Журавлиному яру наугад. Теперь, осматриваясь, он уловил что-то знакомое в облике леса. Этого оврага с крутыми почти голыми склонами он не видел раньше, однако ровный, гладкий, будто обгорелый у корней молодой сосняк был знаком. Матвейка пошел, потом побежал по течению ручья. Овраг делался шире, шире; внезапно и овраг и сосняк оборвались — перед Матвейкой разверзлось большое сизое озеро. Он остановился пораженный: откуда взяться такому озеру в Горелом бору? Лишь спустя несколько секунд понял, что вместо воды внизу — плотно осевший туман. Вправо над туманной гладью высился остров, похожий на спину всплывшего из зеленых глубин чудовища.

— Яр! — не веря себе, прошептал Матвейка.

Небо впереди разрумянилось, но солнце все еще было далеко за лесом. Светило узкое бело-розовое облачко, висевшее напротив острова. Матвейке оно напоминало только что искупавшуюся девчонку — длинную, тонкую и ослепительную.

Журавли в кочкарнике завозились всей семьей; сначала старшие забормотали между собой — тихо по-домашнему, потом сиплыми спросонок голосишками принялась попискивать молодежь. Кто-то частыми шажками пошлепал по болоту. Старик-сторожевик на кочке потянулся одним длинным, точно парус, крылом, затем вторым; хлопнул ими, как в мягкие ладоши, и звонко крикнул на весь лес:

— Порра вставааать!