Анатолий Ткаченко - Мыс Раманон
- Название:Мыс Раманон
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Детская литература
- Год:1982
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Ваша оценка:
Анатолий Ткаченко - Мыс Раманон краткое содержание
Герои А. Ткаченко живут в различных местах страны — от Курил до берега Черного моря. Они привычны к труду, самостоятельны в мыслях и поступках. Им нелегко порой с их жаждой ясности, бескомпромиссности войти в непростую, иногда остроконфликтную жизнь взрослых.
Об атом образно и убедительно рассказывает автор в повести «Синеет море за бульваром», рассказах «Мыс Раманон», «Звонкая бочка» и др.
Особое место в книге занимают сказки. Они о любви к природе в ее обитателям.
Содержание:
СИНЕЕТ МОРЕ ЗА БУЛЬВАРОМ. Повесть. (с) ж. «Октябрь», № 12. 1976г .
РАССКАЗЫ
Мыс Раманон
Звонкая бочка
Кони
Письма Толи Ворникова
СКАЗКА ПРО ВЕЛИКОГО ФИФЛИ. (с) «И север и юг», «Советский писатель , 1976г
СКАЗКА ПРО ЧОКУ
Мыс Раманон - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шаланда вылил из резиновых сапог воду, кое-как отжал портянки; тощие, посинелые, искалеченные костистыми мозолями ступни сунул чуть ли не в огонь. Русик снял кеды, носки: подсушиться очень даже хорошо, мать и не узнает, что он рыбачил сегодня. Нет, Мать наша Машенька — так называет ее отчим — не запрещает Русику удить рыбу, но всегда расстраивается, если видит его мокрым или испачканным: ей ну совершенно некогда обстирывать всех, хотя бы маленькую Нинуську успеть «обработать», она в детсад ходит, должна аккуратненько выглядеть. Русик и сам себе постирает. Носки, трусы, майку поколотишь в морской воде — чистые, как после порошка «Нептун», делаются.
Старик разомлел, привалился тощей спиной к теплой глине обрыва, прижмурился. Мечтает, а может, дремлет от большой усталости. Исхлестанный ветром, брызгами, он, кажется, стал еще костистее. Смешной, интересный, печальный человек. Все его знают, все с ним знакомы, особенно портовики. И прозвали его «Шаланда» за то, что он говорит, будто бы песня из кинофильма «Два бойца» про него сочинена, он и есть тот Костя-рыбак, который налавливал «шаланды, полные кефали». А рыбачка Соня — его постарелая теперешняя жена. Это она как-то в мае причалила к берегу баркас, и Костя-Шаланда в нее влюбился... Кто подтрунивает над стариком, кто поддакивает, но все встают, когда он входит в пивбар «Якорь» — точно по словам песни: «И все биндюжники вставали...» Русику очень хочется, чтобы было именно так, как говорит Шаланда. Ведь он же воевал, имеет орден Славы, израненный, до войны рыбачил, на пенсию вышел портовым грузчиком. А бычков удит и продает — не большая беда, может, хобби такое у него, и еще старик любит «личную монету иметь в кармане».
Надо спросить... ну да, надо спросить Шаланду... Вот он открыл глаза — они блеснули чисто и улыбчиво, словно отдохнули, согрелись, гуще подсинились, как морская вода в ясный день, — молодые, даже мальчишеские, посреди морщин, шрамов небритого, старого, носатого, изношенного на морской непогоде лица. И Русик спросил, придвигаясь к Шаланде, глядя ему в глаза:
— Ты зачем убиваешь маленьких бычков?
— А ты зачем их кошке отдаешь?
— Я... если мало поймаю...
— Отпусти, любимец, если мало. Кошка пускай мышами кормится, раз человек энту тварь не потребляет.
Не ожидал Русик такого ответа, не знал, что старик видел санаторного бродяжливого кота, которого Русик прозвал «Базилио» и иногда дает ему несколько рыбешек. Шаланда хмуро смотрел на Русика и, заметив его внезапное смущение, вспыхнувшие конопушки на щеках, хрипло и протяжно захихикал.
— В каком классе учисся?
— Скоро в первый пойду. А читать умею.
— Смотри-ка, малец-мальчонка. А я думал, в третьем или четвертом уже. Ну, все одно — грамотный, раз книги читаешь. Вот тебе моя наука. Поприглядись, ответь мне, что это такое обозначает.
Шаланда поднес к лицу Русика скрюченные, почти черные, с загнутыми желтыми, закаменелыми ногтями пальцы. Никогда не видел Русик близко руки старика и понял сейчас, почему говорят о таких: узловатые. Суставы пальцев у Шаланды напоминали узлы туго завязанных веревок-шкотов.
— Молчишь? Сам пояснение дам. Разве этакими клешнями маленькую рыбешку сымешь? Глянь. Крючья натуральные, которыми осетра ловят. Поржавелые еще.
— П-почему такие? — спросил Русик, чуть отшатнувшись, словно желтые ногти могли впиться ему в лицо.
— От работы, от соли, любимец. За это и обожали Молдаванка и Пересыпь Костю-моряка. — И старик негромко, хрипуче запел: — «Синеет море за бульваром, каштан над городом цветет...»
Он пел, снова пригасив водянистыми веками глаза, а Русик смотрел в море и думал, что сейчас оно дымно-зеленое, бурное, опасное для рыбачьих шаланд. На мачте портовой службы, пожалуй, качается не меньше двух черных шаров штормового предупреждения. И только большие корабли непоколебимыми темными громадами проплывают вдали от берега. Идут пароходы в порт разгружаться и загружаться. Наши, заграничные. Моряки выходят на Приморский бульвар, шумные, в бело-синих форменках, из разных стран мира: загорелые, смуглые, черные. Говорят громко и непонятно, всем улыбаются... Когда-то работал в торговом порту грузчиком Шаланда, бегал по трапам с мешками и ящиками за спиной, а теперь там, вдоль бетонных пирсов, — краны на рельсах, много кранов, железный лес издали, двигаются, шевелят вроде бы лениво решетчатыми стрелами-руками. Людей почти не видно, грузчиков и подавно нет (брезентовые нагорбники давно в музеи сдали). От такого нагорбника, наверное, у старика спина скрючилась, как большая мозоль стала. Но поет он не грустно, просто задумчиво, забыв, кто с ним рядом, поет — вспоминает свою хорошую молодость, отчаянную рыбачку Соню и сам молодеет. Седые волосы вовсе, может, и не седые — сорвал ветер с волны пену, бросил Шаланде на голову...
Русику припоминается бабка Соня, жена старика (да, это точно, ее звать Соня, а его Константин), всегда крикливая, толстая, краснолицая, со всегдашней своей поговоркой: «Чево кричишь, как на пароходе!» Ей кажется, что и на нее все кричат. Этой весной их семейству урезали приусадебный участок, потому что вся окраина, бывшая деревня, стала вдруг тоже городом. Бабка Соня ездила скандалить к большому начальству, каждый вечер кричала соседкам, что они голодранки, а в городские захотели, из-за них будто бы и присоединили деревню к городу. Русик не понимает, почему так возмущалась бабка Соня. Жить в городе лучше, особенно таком, красивом, колбасу разную, мороженое продают, трамвайную линию провели, потом, может быть, построят белые высокие дома с лифтами и всех переселят в них; на балконе Русик капитанский мостик устроит или пост наблюдения, каждое утро будет видеть море и пароходы.
Шаланда кончил петь, тихо поулыбался сам себе, поднял клеенчатую сумку, глянул в нее:
— Ого, любимец, у тебя закусить имеется?
Русик разломил пополам бутерброд с маслом, разделил колбаску копченую, сладкий сырок подержал в руке, положил обратно: одному есть неловко, а старик, пожалуй, откажется. Детская еда.
— Хорошо, что в городе стали жить, правда? — сказал Русик, глядя, как Шаланда старательно мнет беззубыми деснами жесткую мякоть колбасы.
— Это с какой стороны подойти. Мы городу больше понадобились. Чтоб мильон был.
— Миллион человек?
— Ну да. Когда мильон, в особое положение такой город вступает: снабжение, строительство, пятое — десятое по первой категории. Такую политику понять можешь?
— Могу.
— Ты, Еруслан, скоро состарисся. Малец-мальчонка — и все маракует! Это потому — без отца растешь, вроде сам себе вдвойне голова. Так, что ли?
Шрифт:
Интервал:
Закладка: