Джон Бойн - Мальчик в полосатой пижаме

За цветочными грядками пролегала асфальтированная дорожка с деревянной скамейкой — тут, наверное, хорошо сидеть, греясь на солнышке и читая книгу. К спинке скамейки крепилась табличка, но с такого расстояния Гретель не удалось прочесть, что на ней написано. Скамейка была повернута к дому, что выглядело бы довольно странно, если бы не привходящие обстоятельства, Гретель сразу сообразила, почему скамью расположили именно так.

Метрах в десяти от сада, цветов и скамейки с табличкой обстановка резко менялась. Параллельно дому тянулась мощная ограда из проволоки, изгибаясь с обеих сторон и уходя куда-то вдаль, так далеко, что невозможно было различить, где она заканчивается. Ограда была очень высокая, даже выше, чем дом, и держалась на деревянных столбах, напоминавших телеграфные. Поверху она была утыкана огромными мотками колючей проволоки, закрученной в спирали, и Гретель, глядя на острые шипы, торчавшие повсюду, почувствовала вдруг, как у нее что-то защемило внутри.

За оградой травы не было, и вообще никакой зелени на обозримом пространстве не наблюдалось. Кругом простирался грязный песок, и сколько Гретель ни напрягала зрение, она не увидела ничего, кроме низеньких домишек, каких-то длинных строений, похожих на склад, и нескольких зданий с печными трубами в отдалении. Она открыла рот, намереваясь высказаться, но поняла, что ей не хватает слов, чтобы описать свое изумление, поэтому, не придумав ничего более разумного, просто закрыла рот.

— Ну как? — Бруно, внимательно наблюдавший за сестрой, чувствовал себя победителем. Что бы там ни было — и кем бы ни оказались эти люди, — он увидел все это первым и может смотреть на это, когда захочет, часами, потому что вид на проволочную ограду и все то, что за ней, открывается из его комнаты, а не из комнаты сестры, а значит, принадлежит ему и только ему. Он здесь король, Гретель же — его вассал.

— Ничего не понимаю, — ответила Гретель. — Зачем кому-то понадобилось строить такие отвратительные здания?

— Отвратительные, да, — согласился Бруно. — По-моему, в этих домишках не больше одного этажа. Посмотри, какие они низенькие.

— Наверное, это современные дома, — предположила Гретель. — Папа ненавидит все современное.

— Тогда они ему не понравятся, — заметил Бруно.

— Нет.

Гретель по-прежнему стояла у окна не шевелясь. Ей было двенадцать лет, ее считали одной из самых умных девочек в классе, поэтому, поджав губы и прищурившись, она приказала голове сообразить, на что же смотрит ее хозяйка. Голова выдала лишь одно-единственное объяснение.

— Думаю, это деревня, — объявила Гретель, с торжествующим видом оборачиваясь к брату.

— Деревня?

— Да, ничего иного быть не может. Как ты не понимаешь, дома, в Берлине, мы живем в городе. Вот почему там так много людей, домов и школы забиты детьми, а в субботу днем, когда идешь по центру города, на улицах страшная толкотня.

— М-м… — промычал Бруно, стараясь вникнуть в ее слова.

— Но на уроке географии нам рассказывали, что в деревне, где обитают крестьяне и животные и где выращивают продукты, существуют бескрайние пространства, вроде того, что мы видим за окном. Люди там живут, работают и посылают нам продукты. — Она опять поглядела в окно на бескрайнее пространство, расстилавшееся перед ними, на дома, отделенные изрядным расстоянием друг от друга. — Точно. Это деревня. А это наш загородный дом, — с воодушевлением добавила она.

Поразмыслив, Бруно покачал головой.

— Нет, не деревня, — твердо произнес он.

— Тебе всего лишь девять, — парировала Гретель. — Откуда тебе знать? Вот когда дорастешь до моих лет, научишься лучше разбираться в том, что происходит вокруг.

— Может, и так, — уклончиво отозвался Бруно. Гретель старше, и с этим он не спорил, но категорически отказывался принимать на веру любое утверждение сестры. — Если мы в деревне, как ты говоришь, то где животные? Или ты про них забыла?

Гретель опять открыла рот, но подходящего ответа не нашлось, поэтому она снова уставилась в окно, выискивая за оградой животных, но их там не обнаружилось.

— У них должны быть коровы, и свиньи, и овцы, и лошади, — подсказывал Бруно. — То есть если эти люди — крестьяне. Не говоря уж о курах и утках.

— Но их тут нет, — тихо констатировала Гретель.

— А если они выращивают еду, — продолжал Бруно, в кои-то веки наслаждаясь беседой с сестрой, — тогда и земля у них должна быть другой. Что можно вырастить в такой грязи?

Бросив взгляд в окно, Гретель кивнула. Не дурочка же она какая-нибудь, чтобы всегда настаивать на своей правоте, особенно когда факты явно против нее.

— Значит, это не крестьянское хозяйство, — сказала она.

— Нет, — подхватил Бруно.

— Следовательно, это не может быть деревней, — развивала мысль Гретель.

— Нет, не может.

— И получается, что это, скорее всего, не наш загородный дом, — заключила Гретель.

— Скорее всего, нет, — подвел итог Бруно.

Он опустился на кровать, и на миг ему захотелось, чтобы Гретель села рядом, обняла его и сказала, что все будет хорошо, что рано или поздно они полюбят это место и забудут думать про Берлин. Но сестра все еще смотрела в окно, и на этот раз не на цветы, и не на асфальтированную дорожку, и не на скамейку с табличкой, и даже не на высокую ограду с телеграфными столбами и мотками колючей проволоки, и не на бескрайнее пространство за оградой с домишками, длинными зданиями и печными трубами, — она смотрела на людей.

— Кто эти люди? — произнесла она очень тихо, словно задавала вопрос не брату, но кому-то другому. — И что они там делают?

Бруно поднялся, и впервые они встали вместе у окна, плечом к плечу, пристально глядя на то, что происходило не более чем в двадцати метрах от их нового дома.

Всюду, куда ни бросишь взгляд, были люди — большие, маленькие, старые, молодые, — и все они как-то суетливо передвигались. Правда, некоторые, сбившись в группы, стояли совершенно неподвижно, вытянув руки по швам и стараясь держать голову прямо, а мимо них вышагивал солдат, открывая рот и мгновенно закрывая, словно он кричал им что-то. Другие, образуя нечто вроде цепочки, толкали перед собой тачки; они появлялись со своими тачками неведомо откуда, потом сворачивали за угол какого-нибудь строения и опять пропадали из виду. Перед домишками отирались горстки людей, они не разговаривали друг с другом, но смотрели себе под ноги, словно играли в какую-то игру и не желали, чтобы их застукали за этим занятием. Попадались люди на костылях, а еще больше с повязками на голове. Некоторые шли строем с лопатами в руках, и вели их солдаты, но куда они направлялись, невозможно было определить.

Перед Бруно и Гретель копошились сотни людей, но дети могли охватить взглядом лишь небольшую часть домишек, пространство же за оградой простиралось так далеко, теряясь в туманной дымке, что, возможно, людей там было не сотни, а тысячи.