Нина Артюхова - Светлана

В госпиталь Косте написала даже Александра Пав­ловна. Она подробно расспрашивала, как нога, демоби­лизуют ли теперь Костю или он опять уедет на фронт... По-видимому, опасалась, что «жених» вернется к ее до­чери инвалидом.

Кстати, слово «жених» между ними не употреблялось никогда, да и поцеловались они только один-единствен­ный раз. Ведь нельзя же считать поцелуем, когда Надя чмокнула его на вокзале в Москве, как чмокала подряд всех провожавших ее десятиклассников!

Надя уезжала в сентябре... Ровно три года прошло!

От станции до Костиного дома было пятнадцать ми­нут нормальной ходьбы. Когда Костя провожал Надю, ему случалось растягивать до двадцати пяти. Если Ко­стя шел в одиночестве и торопился, он поспевал к поез­ду за шесть-семь минут. В этот вечер Костя, сам того не сознавая, побил все свои прежние рекорды.

Перейдя мостик, задержался на секунду: не свернуть ли налево, не пройти ли сначала мимо Надиных окон? Правда, затемнение, но все-таки, если подойти совсем близко, должно быть, можно увидеть, не горит ли свет...

После короткого колебания Костя все-таки налево не свернул, а побежал дальше, к дому.

Дом, освещенный луной, казался грустным, покину­тым, необитаемым. Резко выделялись на белой стене чер­ные, сморщенные головки георгин, прибитых морозом. Прошуршали под ногами осенние листья и обрывки су­хой картофельной ботвы. И здесь картошка доходила до самой террасы...

«Неужели мама и копала и убирала все это сама?»

Окна завешены плотно. Дом молчит...

«Мама уехала!» — с ужасом подумал Костя.

Он взбежал на крыльцо и постучал в дверь кулаком, постучал слишком громко, не рассчитав силы.

За дверью неестественно быстро послышались легкие шаги, мамины шаги, и мамин голос спросил;

— Кто там?

Костя, мгновенно перейдя от отчаяния к самому хоро­шему настроению, сказал деланным басом:

— Здесь живет гражданка Лебедева?

Дверь сейчас же раскрылась широко. Мама стояла на пороге. Она была такой маленькой, худенькой и... ста­рой! Его лицо было в тени. Увидев военного, мама с ужа­сом спросила:

— Что? Что? Вы откуда?

Костя, испуганный ее испугом, сказал:

— Мама, это я!

Он только теперь понял, почему она открыла так не­естественно быстро, понял, чем был для нее все эти годы каждый стук в дверь: не стук в дверь, а стук прямо в сердце!

Мама слабо крикнула:

— Костя!

Он подхватил ее и почти внес в дом — она была такая легонькая.

На столе — баночка с клеем, обрезки бумаги и мате­рии и несколько библиотечных книг, разодранных юными читателями... Знакомая картина!

— Ты как же? Как же, Костя, милый?

Это «как же» означало: надолго ли? На несколько часов, проездом, или в отпуск (завязанная рука!), или, может быть... совсем, домой?

Костя, торопясь, рассказал про командировку,

Мама переспросила:

— Ночевать дома будешь? Две недели? Каждую ночь?

Эти две недели казались ей счастливой вечностью.

Она сидела на диване рядом с Костей, любовалась им, целовала его и молодела с каждой минутой. Прошло пять минут — мама помолодела на десять лет!

Какой непростительной свиньей он был бы, если бы, перейдя мостик, свернул налево!

Увидев, что мама опять вытирает глаза, Костя сказал с раскаянием:

— Мама, я такой дурак, я тебя напугал!.. А как у вас... — он немного покраснел, — все благополучно? Все здоровы?

— Да, да. У Нади ученье уже началось. Она много работает... Детка, милый, ведь ты с дороги... ты, долж­но быть, голодный. Посиди минуточку, я сейчас...

«Детка» встал во весь рост рядом с мамой, демонстра­тивно распрямил плечи... Мамины брови приходились как раз на уровне его плеча.

— Ничего не поделаешь, дорогой, — привычка! В ге­нералы произведут, а для меня — все «детка»!

Мама включила чайник и стала внимательно и тре­вожно обследовать содержимое буфета.

Костя ее не останавливал. Во-первых, традиция. Во-вторых, девятнадцатилетний аппетит не считается с та­кой мелочью, как позднее время и ужин, съеденный че­тыре часа назад. Кроме того, Косте хотелось увидеть собственными глазами, что мама найдет в буфете. Ма­ма никогда не писала о продовольственных затрудне­ниях, но Костя знал, конечно, что москвичам приходи­лось туго в эти годы. Он стал вынимать из мешка приве­зенные с собой деликатесы.

Мама сказала «Ох!», потом достала из буфета еще тарелку, положила на нее всего понемножку и вышла в сени. Постучала к соседям — по-видимому, там еще не спали.

Вернувшись, мама пояснила:

— У них девочка хворает.

Это было так похоже на маму... Вспомнилось детство. Костин отец рано умер. Мамин заработок был невелик — необходимое было, но Костя не был избалован изоби­лием.

Когда мама привозила из Москвы что-нибудь «вкус­ненькое», это всегда доставляло радость. А радостью всегда хочется поделиться. Через пять минут после ма­миного приезда все Костины приятели дружно похрусты­вали печеньем или делили апельсин по долькам — на во­семь человек.

Иногда соседки упрекали маму в непрактичности, в том, что она неправильно воспитывает Костю.

Однажды Костя услышал такой разговор:

— Ну, посмотрите. Вы привезли Косте шоколаду, ему бы на несколько дней хватило, а какая польза — по ку­сочку на всю эту ораву?

Мама отвечала со своей милой улыбкой:

— Мамы, когда вы думаете о пользе для ваших де­тей — не думайте, что дети состоят из одних желудков.

А теперь Костя, улыбаясь, смотрел на мать. Конечно, ей одной хватило бы надолго... но... Он любил ее именно такой, свою неблагоразумную маму.

— Однако у вас поздно ложатся, — сказал он, — я думал, приеду в сонное царство.

Мама понимала его с полуслова.

— Иногда и поздно ложатся... например, я думаю, у Зиминых еще не спят. Александра Павловна говорила, что Надя сдает чертежи и много работает по вечерам.

Костя допил чай и встал:

— Я, мама... пойду пройдусь немножко...

Может быть, маме, как и всякой другой матери, хоте­лось, чтобы этот первый вечер он провел с ней? Во вся­ком случае, она такого желания не высказала. Костя крепко обнял ее и сказал, как бы извиняясь:

— Я очень быстро!

Костя два раза обошел вокруг Надиного дома... В Надиной комнате открыта форточка, а в столовой — окно. Но шторы такие темные, что ничего решительно не видно. Тишина. Не может быть, чтобы легли спать с от­крытым окном в такую холодную ночь! Этого не допу­стила бы Александра Павловна, которая всего боится — начиная с простуды и кончая жуликами.

Костя подошел совсем близко к окну и вдруг заметил узенькую щелочку света и увидел, что в эту щелочку из комнаты выходит дым. Костя громко позвал:

— Надя!

В комнате послышалось удивленное восклицание, за­навеска приоткрылась немного, и Костя увидел вполобо­рота Надино лицо, освещенное луной, — милое Надино лицо с прямыми бровями и тяжелые каштановые косы, хитроумным образом уложенные низко на затылке...