Виктор Лихачев - Единственный крест

— Прости, душа моя, но мне велено молчать, аки рыбе.

— Но ко мне ведь это не относится?

— Относится в первую очередь. Придет время…

— И что?

— И ты все узнаешь.

Зато в качестве возмещения «морального ущерба», Асинкрит подробнейшим образом рассказал Лизе о своих планах. О том, что выбор его новой «штаб-квартиры» от него не зависит. Завтра-послезавтра он узнает будет ли это Смоленск, Брянск или Калуга. Рассказал о предстоящей через неделю показательной охоте на волков, где он должен быть обязательно.

— И ты не можешь отказаться? — спросила Лиза, зная нелюбовь Сидорина к подобным мероприятиям.

— Меня не поймут, душа моя. Охота будет проходить где-то на рубеже моей прежней территории…

— Хочешь сказать — нынешней?

— Ну да, и той, что скоро станет моим новым рабочим местом. С кем-то попрощаюсь, с кем-то познакомлюсь. Говорят, ожидается приезд всяческих знаменитостей, вроде политиков и артистов, но это можно пережить.

Лиза вздохнула и, пытаясь придать своему взгляду строгость, посмотрела на Сидорина:

— Только обещай мне на охоте не пить…

— Сколько раз я тебе говорил, что на охоте не пьют?

— А что же столько мужиков, собравшихся в одном месте, делают?

— Охотятся. Пьют после охоты. Но я постараюсь оттуда побыстрее смотаться. И вообще, мы сейчас с тобой не о том говорим.

— Да? А мне кажется, ты со мной вообще разговаривать не хочешь. Вхожу в привычку?

— Конечно же, нет, но если мне было сказано…

— Я все поняла, Сидорин, — перебила Асинкрита Лиза, — старец запретил тебе говорить. Но просто о батюшке ты мне можешь что-то сказать?

— Ты же недавно видела его?

Лиза встала.

— Все, я пошла. Посуду вымоешь сам, конспиратор.

Сидорин взял ее за руку.

— Прости. Сядь. Ты права. Просто старец очень…

— Огорчил тебя? — подсказала Толстикова.

— Точнее будет сказать — опечалил. Так опечалил, что о каких-то деталях вспомнить трудно. Но все-таки можно. Прихожу, а он читает. Знаешь, что?

— Судя по твоему загадочному виду, явно не жития святых.

— Точно. «Два капитана» Каверина.

— А может, он смотрел картинки?

— Нет, читал. Сказал мне, что хорошая книга — любви в ней много. Как же, отвечаю, помню. «Бороться и искать, найти и не сдаваться».

Старец, заметил мою улыбку, говорит: «Между прочим, очень мудрая мысль. Люди, действительно борются только тогда, когда что-то ищут, а находят — и сдаются». Как это сдаются, спрашиваю. Он отвечает: «Возьмем, к примеру, тебя. Когда искал любви Лизы, ведь боролся же? А теперь сдался». Кому, интересно, я сдался?

— Спрашиваешь ты, — было видно, что, слушая эти слова, Лиза торжествовала.

— Спрашиваю я, а кто же еще? И как он мне здорово ответил: «Сдался своей собственной победе». Вот так-то. Неужели это правда?

— Не знаю, старцу виднее, — Лиза была сама скромность.

— А потом я спрашиваю, а как, мол, сама Елизавета Михайловна?

— А он что?

— Давно, говорит, капитулировала, полностью и окончательно…

— Врешь!

— …позорно бежав с поля боя!

— Мерзкий ты тип, волчок!

— А мы, серые, все такие.

— Он же другое сказал…

— Другое, — вновь посерьезнел Сидорин. — «Такие, как она, не сдаются», сказал. И добавил: «Кто много терял, тот ценит даже малое». Чувствую, что старец на философский лад настроен, набираюсь наглости и задаю глупейший вопрос.

— Ты спросил, что такое любовь?

Сидорин с удивлением посмотрел на подругу.

— Да. А как ты догадалась?

Лиза улыбнулась:

— Мы с тобой две половинки одного целого… Так что же ответил батюшка?

— А я то думал, что только мне дано удивлять других… Урок мне.

— Сколько у тебя их еще будет, зубастый.

— Вот и с эпитетами у тебя все нормально.

— А то! Но ты мне зубы не заговаривай, что же сказал старец в ответ на твой вопрос?

— Сказал, чтобы я не умничал: «Не определений взыскуй, а любви. Не голову грузи, а сердце». И только посоветовал перечитать тринадцатую главу из первого послания апостола коринфянам.

— Тринадцатую? — с этими словами Лиза встала и подошла к книжной полке. Через минуту она вернулась на кухню с книгой. Нашла нужную страницу и стала читать вслух: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая, или кимвал звучащий.

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.

И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, — нет мне в том никакой пользы.

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится,

Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,

Не радуется неправде, а сорадуется истине;

Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.

Любовь никогда не пересыхает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится»…

Она умолкла, молчал и Асинкрит.

— О чем ты думаешь? — наконец, после долгого молчания, спросила Лиза.

— О Любови.

— О любви?

— О Любе Братищевой.

— Ты знаешь, я о ней очень часто думаю.

— Как она?

— Плохо. Если ты не видел ее неделю…

— Я не видел больше.

— …ты вряд ли узнаешь Любашу.

— О, Господи! А что говорят врачи?

— Обычные в таких случаях слова: делаем все возможное, но… И разводят руками. Метастазы у нее в позвоночнике. Боли нестерпимые.

— Наркотики колют?

— Колют, и про хоспис говорят. Он в нашем городе маленький. Вадим уже ищет место… Страшно ей, особенно ночи Любочке тяжело даются. За Олю очень переживает, плачет.

— Она знает, что…

— Знает, — сразу поняла Сидорина Лиза, — хотя ей про остеохондроз говорят. Впрочем, одна хорошая новость все-таки есть. Мы с Галиной разыскали непутевого отца Олечки.

— И что, не совсем безнадежен?

— Мне показалось, что совсем. Но у типа этого есть сестра, очень порядочная женщина. Одинокая. Сейчас она здесь, откуда-то из-за Урала приехала. Представляешь? Говорит, чтобы мы за Олю не переживали… О чем ты молчишь?

— Я вспоминаю, есть ли у тебя гитара.

— Есть. Миша не играл, но всю жизнь мечтал выучиться. А при чем здесь гитара?

— А при том, что сегодня воскресенье, в больнице вот-вот тихий час кончится, к больным придут родные и друзья…

— Ты хочешь…

— А какие люба песни любит? — похоже Сидорин не слышал Лизу.

— Традиционно — Окуджава и все песни, что мы в юности в походах у костра пели. Да, Визбора очень любит, Клячкина, Егорова.

— Отлично. Собирайся, душа моя, поехали.

— Ты уверен? Нас могут не пустить.

— Пусть только попробуют.

— Нельзя, — поняла все Лиза, — нам нельзя сдаваться.

— И мы поборемся с ней за Любу. Так легко мы друзей не отдаем.