Гектор Мало - Без семьи

– Не уводите меня! Пожалуйста, не уводите! – упрашивал я, рыдая.

– Полно, полно, мальчуган, – тихо сказал он. – Тебе будет хорошо у меня. Я не обижаю детей, а мои собаки очень забавные, тебе будет весело с ними. О ком ты плачешь?

– О матушке Барберен.

– Но ведь ты все равно не останешься с ней, – вмешался Барберен, дернув меня за ухо. – Выбирай любое: воспитательный дом или господин Витали.

– Нет, матушка Барберен!

– Ну, ты мне надоел! – в страшном гневе воскликнул Барберен. – Мне что, палкой тебя гнать отсюда?

– Ему жаль расставаться со своей приемной матерью, – сказал господин Витали. – За это нельзя наказывать. У мальчика доброе сердце, а это хороший знак.

– Если вы будете ныть над ним, он заревет еще громче!

– Ну, тогда давайте кончать дело.

И, сказав это, Витали положил на стол восемь пятифранковых монет, которые в одно мгновение исчезли в кармане Барберена.

– А где вещи мальчика? – спросил Витали.

– Вот они, – ответил Барберен, показав на маленький узелок.

Витали развязал его; в нем лежали две мои рубашки и пара ситцевых панталон.

– Уговор был не такой, – сказал он. – Вы обещали дать мне его белье и платье, а тут только какое-то старое тряпье.

– Ничего другого у него нет.

– Если бы я спросил у мальчика, то, может быть, оказалось бы, что это неправда. Ну, все равно, из-за этого не стоит спорить. Я спешу, мне пора отправляться в путь. Идем, мальчик. Как тебя зовут?

– Реми.

– Так возьми свой узелок, Реми, и ступай впереди Капи. Иди же!

Я с умоляющим видом взглянул на него, потом на Барберена, но они оба отвернулись. Витали взял меня за руку. Нужно было идти.

Мой милый родной дом! Когда я переступал через его порог, мне казалось, что я оставил в нем часть моего сердца. Затуманенными от слез глазами я быстро огляделся вокруг, но не было никого, к кому можно было бы обратиться за помощью, – ни на дороге, ни на соседних лугах. Тогда я закричал:

– Мама! Мама!

Но никто не ответил на мой зов, и я зарыдал.

– Счастливого пути! – крикнул Барберен и затворил дверь.

Все было кончено.

– Ну, пойдем же, Реми, – сказал Витали и потянул меня за руку.

И я поневоле последовал за ним. К счастью, он шел медленно, стараясь приноравливаться к моим шагам.

Дорога поднималась зигзагами на гору, и при каждом повороте я видел домик матушки Барберен, который становился все меньше и меньше. Я часто ходил по этой дороге и знал, что на последнем повороте увижу домик еще раз, а потом, когда мы пройдем несколько шагов по плоской вершине, он пропадет из вида. И я больше никогда не увижу дом, в котором был так счастлив.

Хорошо, что на гору пришлось подниматься долго, но в конце концов мы все-таки добрались до вершины.

Витали продолжал держать меня за руку.

– Нельзя ли мне немножко отдохнуть? – спросил я.

– Хорошо, отдохни, мой мальчик, – сказал он и выпустил мою руку, но в то же время он взглянул на Капи и сделал ему знак.

Тот сейчас же отделился от собак, впереди которых шел, и, подойдя ко мне, встал позади меня. И я понял, что Капи будет моим сторожем и не позволит мне убежать. Я сел на самом краю крутого склона и стал искать наш дом.

Под нами расстилалась долина, перерезанная лугами и рощами, а вдали, внизу, виднелся одинокий домик, в котором я вырос. Несмотря на расстояние, все предметы были ясно видны и только казались совсем маленькими. Из трубы домика поднимался дым; единственная оставшаяся у нас курица ходила около дома. Вот грушевое дерево с искривленным стволом, долгое время служившее мне верховым конем. А около ручейка была канавка с мельничным колесом моего собственного изготовления. Скольких трудов стоило мне вырыть ее! Вода должна была течь в канавку из ручья и приводить в движение колесо. Но – увы! – несмотря на все мои старания, оно не хотело вертеться.

Все было на своем месте. И моя тележка, и мой плуг, сделанный из кривой ветки, и конурка, в которой я выращивал кроликов, когда у нас были кролики, и мой садик, мой милый садик! Кто будет теперь ухаживать за ним? Наверное, Барберен.

Вдруг на дороге, ведущей из деревни к нашему дому, показался белый чепчик. Он, как бабочка, порхал между ветками. Иногда сердце видит лучше и дальше глаз: несмотря на большое расстояние я узнал матушку Барберен. Это была она, я чувствовал это.

– Ну, что же, идем? – спросил Витали.

– Ах, пожалуйста, посидим еще немного, – попросил я.

– Неужели ты все еще не отдохнул? Мы прошли очень немного.

Я молча смотрел вниз. Матушка Барберен вошла в дом, но сейчас же выбежала и стала метаться из стороны в сторону. Она искала меня. Я вскочил и крикнул изо всех сил:

– Мама! Мама!

Но она, конечно, не могла услышать меня с такого расстояния.

– Что с тобой? – спросил Витали. – С ума ты, что ли, сошел?

Я, не отвечая, продолжал смотреть на матушку Барберен, а ей и в голову не приходило поглядеть в нашу сторону. Она бегала по двору, вышла на дорогу, осматривалась по сторонам.

Я кричал еще громче, но все было напрасно. Витали догадался, в чем дело, подошел к краю и увидел белый чепчик.

– Бедный мальчик! – тихо проговорил он.

Его участие ободрило меня.

– Позвольте мне вернуться, пожалуйста, позвольте! – стал я упрашивать его.

Но он взял меня за руку и заставил выйти на дорогу.

– Так как ты отдохнул, – сказал он, – то пойдем дальше, мой мальчик.

Я хотел вырваться, он держал меня крепко.

– Капи! – позвал он. – Зербино!

Собаки тотчас же встали около меня, Капи – сзади, а Зербино – спереди. Пришлось идти за Витали. Пройдя несколько шагов, я обернулся. Мы уже спустились с вершины, и теперь не было видно ни нашей долины, ни нашего домика.

Хотя Витали и купил меня за сорок франков, но он все-таки не был злым человеком. Я скоро убедился в этом.

Мы спускались по южному склону горы. Когда прошло с четверть часа, Витали выпустил мою руку и сказал:

– Ну, теперь иди рядом со мной. Но не забывай, что если ты захочешь убежать, Капи и Зербино живо догонят тебя. А у них острые зубы.

Я и сам понимал, что спастись бегством невозможно, и вздохнул.

– Тебе теперь тяжело, – продолжал Витали, – я понимаю это и не сержусь на тебя. Плачь – тебе будет легче. Но только постарайся понять, что со мной тебе будет лучше, чем если бы ты остался дома. Что было бы с тобой тогда? Тебя наверняка отдали бы в воспитательный дом, ведь Барберен тебе не отец, а его жена – не мать.

Ты говоришь, что любишь ее, что она была добра к тебе и тебе жаль расстаться с ней. Все это так, но если ты подумаешь, то поймешь, что она не могла бы держать тебя у себя в доме против желания мужа. А он, может быть, совсем не так дурен, как тебе кажется. Ему не на что жить, он калека, не может работать и не считает себя обязанным кормить тебя, когда ему самому придется голодать. Да, жизнь – тяжелая борьба, и человек не всегда может поступать так, как желал бы.