Крессида Коуэлл - Как перехитрить дракона

— РЕЛИ НЯ1 — снова воскликнул несчастный Иккинг.

Рыбьеног попробовал понять, куда указывают глаза друга. Они смотрели куда-то на стул у двери.

На этом стуле лежала меховая куртка Иккинга, его шлем, лук и стрелы, которые он бросил туда, ворвавшись в дом.

— Осталась одна минута, — прошептал Старый Сморчок.

— РЕЛИИИИ НЯ! — в отчаянии выкрикнул Иккинг.

Иногда только Настоящий Друг может понять, что ты хочешь сказать.

Человек, который долгое время пробыл с тобой плечом к плечу, внимательно прислушивался к твоим словам и старался вникнуть в их смысл.

И Рыбьеног понял.

Он не знал, почему должен поступить именно так. Но он привык доверять Иккингу — тот всегда умел найти выход из любого положения.

Рыбьеног взял Иккингов лук.

Достал из колчана стрелу — необычную и очень красивую, украшенную перьями птиц, которых Рыбьеног никогда не видел.

Приладил стрелу к луку и прицелился в Иккинга.

Стоик между всхлипами поднял глаза и удивленно замер. Его Единственный Сын и Наследник лежит при смерти, а этот его чудаковатый придурок с рыбьим лицом собирается его ЗАСТРЕЛИТЬ! Черт знает что такое!

— Неееет! - заорал Стоик. - НЕ СТРЕЛЯЙ! Стоик метнулся через комнату, чтобы заслонить сына от стрелы. Он, конечно, хотел прикрыть грудь и сердце Иккинга. Он совсем забыл, каким никудышным стрелком был Рыбьеног, и потому подпрыгнул слишком высоко.

Рыбьеног выпустил стрелу, и та, вихляясь в воздухе, описала весьма шаткую дугу и в конце концов, проткнув мокрый ботинок, впилась Иккингу прямо в большой палец левой ноги.

Иккингу еще повезло, что Рыбьеног вообще в него попал. Наверное, впервые в жизни Рыбьеног попал туда, куда целился.

Стрела, которая ровно в десять часов утра Пятой Пятницы проткнула Иккингу большой палец левой ноги, до этого пятнадцать лет пропитывалась магическими соками ЗАМОРОЖЕННОЙ КАРТОШКИ.

За прошедшие полтора десятилетия картофельный сок на поверхности металла достиг высокой концентрации, и противоядие, проникнув под кожу Иккинга, стало быстро распространяться. Его живительный поток проникал во все вены и артерии, пропитывал каждый уголок охваченного болезнью, мечущегося в жару тела.

И на глазах у всех присутствующих одеревеневшие руки Иккинга обмякли. Грудь стала вздыматься и опадать. Дыхание восстановилось, глаза открылись.

— Здравствуй, папа, — сказал Иккинг.

Сердце Стоика не выдержало. Он потерял сознание и рухнул на землю всей своей шести-с-половиной-футовой тушей, и вернуть его к жизни оказалось гораздо труднее, чем Иккинга.

Старый Сморчок хлестал его по щекам, Иккинг тряс за плечо, Камикадза щекотала ему пятки, а Рыбьеног в конце концов выскочил на улицу, набрал полное ведро снега и высыпал прямо Стоику на лицо. Это наконец привело Стоика в чувство. Он сел, отплевываясь и вытряхивая снег из бороды.

— Ты ЖИВ! — радостно завопил Стоик и обнял сына так крепко, что у того хрустнули ребра. — Клянусь Щетинистой Бородой и Громоподобными Ногами Великой Богини Фрейи, ты ЖИВ!

— Да, он жив, — подтвердил Старый Сморчок. — А от тебя я жду извинений.

Стоик нахмурил брови. Как ни был он рад и счастлив видеть своего Единственного Сына и Наследника живым и невредимым, всё-таки Великий Вождь, привыкший к абсолютной власти, не очень любил приносить извинения. Однако после недолгой внутренней борьбы Стоику Обширному удалось-таки обуздать свою гордость.

— Ты прав, — сказал он. — Я сильно ошибался и сожалею об этом. Старый Сморчок, извини, что я называл тебя самым ничтожным предсказателем во всём нецивилизованном мире. Иккинг, ты был прав, что отправился в поход за Замороженной Картошкой, чтобы спасти жизнь своего придурковатого друга.

Стоик обернулся к Рыбьеногу.

— А больше всего я извиняюсь перед тобой, РЫБЬЕРОГ. — торжественно прогудел он. — Я тебя недооценивал.

Рыбьеног зарделся.

— Не за что, не за что. — залопотал он.

— Есть за что. — Стоик протянул ему волосатую ручищу. — У Вождя должно хватать сил, чтобы признаться в своей неправоте. Ты и вправду чудаковат, но ты умеешь хранить верность, и когда мой сын станет Вождем, ему понадобятся верные друзья.

Тем временем Беззубик, которому эти всхлипы и расшаркивания были как кость в горле, упорхнул и пристроился в теплом местечке поближе к камину.

— Иккинг, — сонно проговорил Беззубик, устраиваясь поудобнее. — в б-б-ближайшие пять минут б-б-болъше никто не с-с-со-бираспгся умирать?

Иккинг рассмеялся и перевел вопрос Старому Сморчку.

— Нет, — торжественно обещал Старый Сморчок.— Я ОЧЕНЬ внимательно всмотрелся в огонь и со всей ОПРЕДЕЛЕННОСТЬЮ заверяю, что в ближайшие пять минут НИКТО не собирается умирать. Однако боюсь. Брехун Крикливый заразился от Рыбьенога простудой...

— Тогда ладно, — зевнул Беззубик. — Если Б-б-беззубик н-н-никому бо-бо-больше не нужен, Б-б-беззубик ляжет спать.

Так что в тот самый день, когда Внутренние Острова пробудились от самой холодной и долгой зимы за последнюю сотню лет, когда снег начал таять, когда все остальные охотничьи драконы в своих подземных пещерах открывали глаза, готовясь выйти на белый свет, когда весна наконец-то соизволила наступить, в тот самый момент Беззубик сумел-таки расслабиться и впал в Зимнюю Спячку.

Одноглаз свернулся калачиком рядом с ним и захрапел, как простуженный динозавр.

Старый Сморчок принялся разъяснять Стоику Обширному некоторые особенности предсказания будущего.

Иккинг со своим другом Рыбьеногом и Камикадза пошли на улицу, чтобы весь остаток дня ничего особенного не делать, — это было их любимое времяпрепровождение.

А Брехун Крикливый проснулся с тяжелой головой, охрипшим горлом и носом, из которого струились две зеленые речки.

Выходит, Викинги всё-таки простужаются...

Я хоть и догадывался, но никогда не знал наверняка, что же именно произошло в тот удивительный миг моего замерзшего детства, когда Злокоготь отобрал у меня Картошку.