Кэтрин Ласки - Легенды ночных стражей: Похищение

Следившая за уроком миссис Плитивер тихонько прошипела:

— Трудный ребенок, очень трудный ребенок… Ох, намучаемся мы с ним! Хорошо, что ваша мама этого не видит! Эглантина! — внезапно прикрикнула она.

Несмотря на свою слепоту, миссис Плитивер каким-то образом всегда знала, чем заняты совята. Вот и сейчас она услышала, как хрустнул жучок в клюве Эглантины.

— Немедленно выплюни жучка, детка. Совы не едят насекомых, которые заводятся в гнезде. Для этого существуют домашние змеи. Если будешь тащить в рот всякую гадость, то скоро так растолстеешь, что не сможешь принять участие в церемонии Первого Мяса, а потом и Мяса со Шкуркой, а потом Первой Косточки, а потом… сама знаешь, что потом. Твоя бедная мама сейчас летает по лесу, разыскивает для твоего брата Сорена хорошенькую мясистую полевку с нежной шерсткой, как раз для церемонии Мяса со Шкуркой. Может быть, ей посчастливится раздобыть и шуструю сороконожку доя своей дочки.

— Ой, я тоже люблю сороконожек! — воскликнул Сорен. — Их так весело глотать! Они забавно щекочут глотку своими крошечными лапками…

— Сорен, спой песенку про сороконожку! — тут же запищала Эглантина.

Миссис Плитивер испустила тихий вздох. Какая идиллия! Малютка Эглантина ловила каждое слово Сорена. Она просто обожает своего брата, да и Сорен в ней души не чает. Славные детки, совсем не похожи на своего старшего брата Клудда. Тот всегда был самым трудным ребенком, и не просто трудным. Было в нем что-то такое… этакое.

Миссис Плитивер задумалась. Клудд был странным. Было в нем что-то чужое — несовиное.

— Спой песенку про сороконожку, Сорен! Спой, пожалуйста! Сорен широко разинул клюв и громко загукал:

Не успел Сорен допеть свою песню, как его мать влетела в дупло, предварительно ловко забросив внутрь полевку.

— Посмотри, какая жирненькая, моя радость! Хватит и на твою церемонию Мяса со Шкуркой, и на Первую Косточку для Клудда.

— Я хочу целую полевку! — заявил Клудд.

— Что за глупости, милый? Тебе столько не съесть!

— Целую полевку! Целую полевку! — подхватила Эглантина.

— Я хочу целую! — упрямо повторил Клудд.

— Послушай, что я тебе скажу, Клудд, — строго взглянула на сына Морелла. — У нас в лесу не так-то много дичи, и мы должны быть экономными. Это очень большая полевка. Ее хватит на церемонию Первой Косточки для тебя, на Мясо со Шкуркой для Сорена и на Первое Мясо для Эглантины.

— Мясо! Я буду есть мясо! — запрыгала от восторга Эглантина, мгновенно позабыв о «милых сороконожках».

— Я еще не закончила. Клудд, если когда-нибудь тебе захочется съесть целую полевку, ты поймаешь ее сам. За этой мне пришлось охотиться почти всю ночь. В лесу Тито с едой туго, особенно в это время года. Я очень устала.

Огромная оранжевая луна медленно выкатилась на осеннее небо. Зависнув над верхушкой ели, на которой жило семейство Сорена, она мягко озарила совиное дупло.

Что и говорить, это была прекрасная ночь для церемоний, которыми совы так любят отмечать каждый шаг своего взросления и быстрый бег времени.

Этой ночью перед самым рассветом состоялись три церемонии: Первой Косточки, Мяса со Шкуркой и Первою Мяса.

А потом старший братец Клудд отрыгнул свою первую погадку. Она получилась круглая, точно по размеру его мускульного желудка, спрессовавшего шерсть и кости добычи Мореллы в аккуратный плотный комочек.

— Какая превосходная первая погадка! — восхитился Ноктус. — Ты молодец, сынок!

— Да, моя радость, — подхватила мать. — Просто прелесть! Клудд тоже был доволен.

Все было так мило и безмятежно, что миссис Плитивер снова подумала, что птица с такой благородной пищеварительной системой просто не может быть дурной.

Весь остаток ночи — с того момента, как огромная оранжевая луна начала потихоньку сползать по небу и до первых серых полос занимающегося рассвета, — Ноктус Альба рассказывал легенды, любимые всеми поколениями сов со времен Глаукса. А род Глаукс был самым древним совиным родом, от которого пошли все нынешние совы.

Отец начал так:

«Однажды, давным-давно, во времена Глаукса, существовало братство благородных сов из королевства Га'Хуул. Каждую ночь совы-рыцари поднимались в ночную тьму, дабы творить добрые дела. Каждое их слово было чистой правдой, они стремились к тому, чтобы искоренить несправедливость, вдохнуть силы в оробевших, восстановить разрушенное, покарать спесивых и низвергнуть тех, кто попирает слабых. Сердца их были полны возвышенных устремлений, и каждую ночь они летели…»

— Пап, это правдивая история или как? — зевая, спросил Клудд.

— Это легенда, Клудд, — строго ответил отец.

— Но это правда или нет? — продолжал настаивать Клудд. — Я люблю только правдивые истории!

— Легенда, сынок, это такая история, которую чувствуешь желудком и которая становится правдой в твоем сердце. А еще она может сделать тебя лучше, чем ты есть.

«Становится правдой в твоем сердце!»

Эти слова, произнесенные раскатистым отцовским уханьем, были последним, что успел вспомнить Сорен, прежде чем с глухим стуком шлепнуться на кучу мха.

Он весь дрожал и чувствовал легкое головокружение, но все-таки попытался подняться. Похоже, все кости целы. Как это могло с ним случиться? Он и не думал учиться летать без родителей! Великий Глаукс! Он даже ни разу не попробовал перепорхнуть с ветки на ветку! И вообще, ему было еще очень далеко до «полной летной готовности», как любит говорить мама. Как же это могло случиться? Все произошло так быстро, что он и понять ничего не успел. Только что он сидел у самого края дупла, глядя время от времени — не возвращаются ли с охоты родители — и вдруг кубарем полетел вниз.

Сорен приподнял голову. Какая огромная, оказывается, эта ель! А их дупло почти на самой верхушке. Как там отец говорил — девяносто или сто футов? Но Сорен ничего не понимал в футах. Он не только летать, он и считать пока не умел. Даже цифр не знал. Зато он ясно знал кое-что другое: он попал в беду — настоящую, ужасную, непоправимую беду.

На память пришли нудные нравоучения, которые так раздражали братца Клудда. И тогда, в сгущающейся темноте леса, скучные слова вдруг обернулись жуткой, невыносимой правдой — совенок, разлученный с родителями до того, как научится летать и самостоятельно охотиться, обречен на гибель.