Иосиф Ликстанов - Снайпер молотка

У железнодорожной площадки филиала стояло несколько вагонов и шумно дышал паровоз, окутанный облаком плотного пара. Из одного вагона доносились голоса.

— Этот порожняк пойдет на завод за деталями. Ваши уже в вагоне, — сказал Миша, повернул Костю лицом к свету и обнял. — Прощай, друг! Если надумаешь к нам, я буду рад. А решишь остаться на заводе, работай, как на филиале работал! Всего!

Наклонившись, Миша быстро поцеловал его в щеку и заглянул в приоткрытую дверь вагона.

— Заводские, принимайте своего Малышка! — крикнул он. — Жаль отдавать, да ничего не поделаешь!

— Малышок, Малышок явился! — откликнулась Зиночка. В вагоне, тускло освещенном фонарем «летучая мышь», на пустых ящиках сидели ребята и хлопали рука об руку, так как было холодно.

— А теперь споем «Катюшу», как ее на филиале поют, — предложила Зиночка. — Ребята, научим всех заводских комсомольцев петь «Катюшу» по-новому!

Тотчас же зазвенели голоса девчат. Все запели. Их поддержал паровозный гудок. Вагон вздрогнул, состав тронулся, и колеса на прощание торопливо сказали стрелкам: «Малышок, ток-ток, Малышок уехал».

— Ребята, помогли мы филиалу, не осрамились? — спросила Зиночка, когда песня кончилась. — Не стыдно возвращаться?

— Чего там стыдно! Конечно, помогли моржам-тюленям! — раздались голоса.

Паровоз затормозил, и вагоны, раскатившиеся под уклон, громко заскрипели колесами. Кто-то забарабанил в дверь и распорядился:

— Ребята, вылазьте! Состав на заводскую ветку идет, вас дальше не повезем!

Ребята горошком высыпались из вагона на промерзшие, звонкие доски железнодорожной площадки и, набирая снегу в валенки, побежали к заводу, огни которого блестели за сосновой рощей…

До начала дневной смены оставалось не меньше часа, но в молодежном цехе, который работал в одну смену, уже горели все огни, и Костя сразу увидел, что цеховые проходы сузились, появилась новая, четвертая линия станков. Она еще не вся вступила в строй. Несколько станков только что попали с мороза в тепло и обросли пушистым инеем, но иней уже таял, тут и там обнажился черный влажный металл.

Кто-то прикоснулся к плечу Кости. Это был Герасим Иванович Бабин.

— Вернулся, Малышок? — сказал старик. — Вот и славно…

Не было ничего странного в том, что мастер уже в цехе. Он обычно приходил на работу пораньше, но Костю удивило то, что Герасим Иванович как будто стал меньше, похудел, сгорбился.

— А я, Герасим Иванович, на филиале премию получил: две пары белья, пимы да ватный костюм, — похвастался Костя.

— Слышал, что хорошо работал, — ответил мастер, будто что-то припоминая. — А я вот в цехе…

— У нас станки новые?

— Не ходил домой, — продолжал мастер задумчиво, медленно. — Назначили меня старшим по оснащению новых станков — и правильно… Коли старику не спится, пускай все ж таки польза от этого будет. — Его рука, лежавшая на плече Кости, стала тяжелой; он объяснил, почему сон ушел от него: — Сына Виктора на фронте фашисты убили… Виктор у меня четвертый, меньшой… Старший на «Металлисте» механиком, двое средних на фронте сражаются. Все трое — коммунисты. А меньшой погиб, комсомолец мой… — Он помолчал и добавил: — Жаль парня… Бойкий был. Только-только десятилетку кончил… Вот и не спится…

— Фашистов надо всех «катюшами» поджечь, на куски разорвать! — сказал Костя, которому стало жаль мастера и Виктора.

— Дождутся они! — ответил старик, и тут его глаза резко блеснули, а рука крепко сжала плечо Кости. — Дождутся, проклятые!

Они медленно пошли вдоль новой линии станков. Получилось так, что Герасим Иванович провел Костю в самый конец цеха, за колонны.

Раньше это помещение пустовало, а теперь здесь горела яркая лампа, и Косте бросились в глаза четыре станка, поставленные в ряд, — небольшие, с тяжелыми станинами, с контрприводами вместо коробок скоростей, — словом, старые машины.

Один станок работал, медленно обтачивая деталь, которую на заводе называли просто трубой или карманом. Возле станка беседовали трое: пожилой рабочий в комбинезоне, директор в своем мохнатом пальто и еще человек, как будто знакомый, в аккуратном черном полушубке; этот человек стоял спиной к Косте, опираясь левой рукой на палку.

— Старинные станки, Лев Борисович, — сказал рабочий. — Много ли с них возьмешь?..

— Надо, чтобы производительно работала вся техника, — возразил человек в полушубке, и по звуку голоса Костя окончательно узнал парторга. — Мы должны заставить и старую технику работать по-новому.

— Правильно, — поддержал его директор. — Четыре таких «Буша» взял ремонтный цех, четыре — здесь. Они делают немного, но делают уверенно. За эти станки мы поставим галчат Герасима Ивановича, пускай привыкают… Кстати, нужно наложить пломбу на ручку для переброски ремня. Обточку «труб» будем производить при постоянном режиме. Режим сделаем по работникам. — Он усмехнулся, взглянув на Костю. — С этими станками, Герасим Иванович, ваши галчата справятся?

— Подучим, так справятся, — ответил Бабин. — И четверка галчат на примете есть. — Тут старик тихонько встряхнул Костю. — Вместе живут, вместе балуют. Нужно их к серьезному делу приставить, в рост пустить…

Директор ушел, а парторг остался. Он улыбнулся Косте, как видно узнав его. Теперь лицо у Сергея Степановича было не такое бледное, как раньше, бородку он сбрил, в глазах у него светилась живая усмешка, и всем этим он напомнил Косте его брата.

— Здравствуй, снайпер молотка! — сказал парторг. — Недаром ты съездил на филиал. Помог полярникам, спасибо! Мне звонил оттуда комсомолец Полянчук. Просил, чтобы я помог тебе закрепиться за филиалом. Ты привез письмо от начальника филиала? Где оно?

Рука Кости коснулась пакета, лежавшего в кармане ватника, и тотчас же отдернулась, будто обожглась.

— А что мне на филиале делать! — сказал он, испуганный и несчастный. — Там уж снайперов полно… Обойдутся…

— Он давно за станок просится, — вмешался Герасим Иванович. — Вы уж, Сергей Степанович, у меня кадры не отбирайте. Каждый человек на счету.

— За станок хочешь? — сказал парторг, внимательно вглядываясь в лицо Кости. — Из учителей в ученики идешь? Мешать не буду. Не каждый так может… Если ты можешь, значит, расти будешь. Расти, парень!