Елена Чудинова - Лилея

- Прости, Нелли… Ты говорила что? - произнес Филипп тихо. Выражение удивления либо даже тревоги проступило в осунувшемся вдруг лице его.

- Говорил, сказать по правде, больше Роман… О чем ты задумался?

- Я слушал, откуда музыка? - напряженно впившись тонкими перстами в подлокотники, Филипп подался вперед. - Целой оркестр, откуда в наших краях? Неужто это в саду?

- Какой оркестр? Где? Отчего я не слышу?! - Роман кинулся к окну.

- Свет мой, нету никакого оркестра! - Кровь отлила от щек, оставляя лицо цепенеть в непонятной испуге.

- Andante non troppo… Теперь виолончель… - Филипп продолжал словно бы прислушиваться, жестикулируя теперь одною рукою, как нередко делают меломаны. - Вещь знакома, но вспомнить не могу! Нелли, разве мы с тобою не вместе сие слушали о позапрошлую зиму?

- В саду никакого оркестра впрямь нету, - надувшийся Роман, подозревая розыгрыш, вылез из шелковой занавески. - Там только Амвроська-пьяница куда-то бежит прямо по газону!

- Филипп! - Елена, приблизясь к мужу, с силою сжала его руку в своей. - Что с тобою?

- Право сам не пойму, мой друг, - Филипп де Роскоф поднял взгляд на жену: самыми привычными были его серые глаза, и нежная забота светилась в них. - Я напугал тебя? Прости! Но право мне помнилось сейчас… Да так ясно…

- Пустое! - Нелли казалось, что грозовая туча, вроде той, что ударила недавно молоньею в сухое дерево, вдруг остановилась, не выпустив суровой своей стрелы. - Ты засиделся вчера за полночь за своими книгами. Далёко за полночь, почти до петухов, ночи-то теперь коротки.

- Так идем мы на болото? - нетерпеливо воскликнул Роман.

- Ло-ло-то! - старательно повторил Платон.

- Непременно идем, Роман Сабуров, - улыбнулся Филипп, подымаясь. Рука его, сверкнув гранатовым кольцом, на мгновение прикрыла глаза.

Нелли еле удержала в груди крик: через мгновение Филипп бессильно рухнул обратно в кресло.

- Что-то я… нынче без сил… Ноги не держат… Неужто солнце ударило?

Звонки отчаянно звенели в глубине дома к великому интересу Платона, махавшего обеими ручками вослед каждой трели.

- Роман… Им толковать дольше… Беги-ко быстро за Парашею, скажи, дядя твой приболел!

- Не тревожься, Лена, я скоро! - скользнувши по комнате быстрым взглядом, мальчик скрылся в дверях.

- Что за страх ребяческой? - слабо улыбнулся Роскоф. - Экая невидаль удар солнечный. Наверное, Нелли, это я на солнце перегрелся, вот теперь и в глазах темно.

- Темно в глазах? - Лоб мужа казался обжигающе холодным. Не доверяясь ладони, Нелли коснулась его губами.

- У всех темно… кто на солнце долго был… Так что и книги ты зряшно обвинила, мой друг.

Нелли убить была готова за бестолковость лакеев, неуклюже поддерживающих Филиппа по дороге в спальню. Казалось, минул битый час, прежде, чем оказался он на постеле, освобожден от сюртука и тесной жилетки.

- Все тёмно, Филипп?

- Да… Вроде как сумерки вокруг тебя, Нелли.

Но разве при ударе солнечном не должно быть жара? Жар должен быть, наверное должен! А лоб холодный… и персты еще хладней… Нет, то не солнце. Но что же тогда?

Камердин Данила, молодой парень, меньше году как взятый в господский дом, раз другой шмыгнул было носом, стягивая туфли с ног своего господина. Однако ж зареветь в голос не посмел, чуя, что надобно бояться Нелли.

- Касатка, что стряслось с Филипп Антонычем?

Нелли вздохнула с невольным облегчением.

Параша, еще запыхавшаяся от бега, опустилась около кровати - Данила еле успел отскочить в сторону.

- Да много шуму из ничего… Прасковия, - Филипп даже не приподнял головы.

Покуда подруга уверенно щупала биенье жизненной жилы, водила рукою перед глазами Филипп и заглядывала ему в лицо, Нелли потихоньку успокаивалась. Не может ничего худого случиться в этой спальне, светлой из-за стеклянных окон до самого полу, где на украшенной слоновой костью и веселыми золотыми завитушками кровати появился на свет малютка Платон. Да и худая полоса в жизни кончилась, кончилась наверное, разве не о том она сегодни думала?

- Парашка, а Роман-то где, не побежал один на болото?

- Да нет, кого-то догонять вздумал, - отозвалась та, озабоченно ощупывая чело больного. - Эй, малый, а ну-ка в мою горенку, чтоб одна нога здесь, другая там! На подоконнице белая коробушка из бересты.

- Давай, Данилка, вишь, Прасковия власть в руки забрала. Сейчас всем на орехи будет… - Филипп говорил весело, но как-то очень тихо.

- Вот увалень-то… - проворчала Параша вослед камердину. - Слышь, касатка моя, вели Татьяне кипятку взварить, да кувшин пусть глиняный несет.

Челядь толпилась в прилегающей к спальне горнице. До чего ж этот народ любит пугаться, выть, заглядывать в двери… Ох, зла на них нету! Право, люди в трудную минуту ровно дети малые, да какой, от Романа толку больше.

Распорядившись, Нелли поспешила назад в спальню. Филипп негромко разговаривал с Парашею. О, нет! С Парашей не стал бы он говорить по-французски. С кем же тогда?

- Хорошо помню я урок о капитуляриях Карловых… - со странною настойчивостью убеждал кого-то Филипп. - Спросите хоть сейчас! «Ежели кто сожжет тело по обряду языческому, а кости его оборотит в пепел - да будет казнен смертью!»

- Парашка, да у него бред! - воскликнула Нелли. - Господи помилуй, он, верно, вообразил себя школьником на родине!

- Бред бы еще ладно… - отозвалась подруга, растирая какой-то сухой корешок в маленькой медной ступке. - Пособи-ко мне, без воды это потребляют…

Чего-то недоставало в обыкновенной деятельности Параши, и странный сей изъян не вдруг сделался понятен Нелли, помогавшей подруге сыпать щепотку бурых волоконец при помощи крошечной лжицы в рот мужу. Всегда Параша приговаривала заклинания, когда лечила!

- А чего ж ты наговор не говоришь? Или не знаешь наговора на эту болезнь? - испуганно прошептала Нелли, придерживая голову Филиппа, чтоб он не поперхнулся.

- Не болезнь то, - мрачно ответила Параша, отворачивая лицо. - Болезнь-Иродиада - злобный дух, что в человека входит по своей волюшке. На каждую Иродиаду есть заклятье.

- Он бредит, а ты говоришь не болезнь! - Нелли возмутилась. - Что же тогда по твоему?

- Отрава.

Тихо сделалось в спальне, так тихо, что донеслось, как мычит вдали стадо, гонимое с пастбища. Звенели колокольцы, покрикивал пастушок. Мирные эти звуки сельской жизни были так привычны, что немыслимо казалось поверить в только что прозвучавшее страшное слово.

- Ты про злоумышление говоришь? - Голова мужа на локте Нелли была беспомощно тяжела, чем-то походил он на Платона, когда тот еще не научился ее держать. Теперь Филипп молчал, только уста его слабо содрогались, словно вдогонку речи. Серые глаза глядели вовсе мимо Нелли. - Кто в своем дому мог такое сотворить?