Джеймс Гринвуд - Маленький оборвыш

– Что ты там делаешь с бедной крошкой, злой мальчишка?

– Она просит «бар».

– Так что же, ты не можешь встать и подать ей, лентяй?

– Да нечего подавать, она все съела.

– Как, все съела? Ах ты лгун! Ты, верно, опять принялся за свои гадкие штуки, съел всю пищу бедной малютки? Сейчас же успокой ее, не выводи меня из терпения, не то тебе достанется!

Я знал, что мне в самом деле сильно достанется, и начинал со слезами на глазах упрашивать Полли замолчать. Но не тут-то было. Заслышав голос «мамы», она принималась кричать больше прежнего. Дрожа от страха, я слышал шаги в соседней комнате, скрип дверной ручки, и вот рассерженная мачеха в одной рубашке и ночном чепце врывалась в комнату. Не говоря ни слова, она бросалась на меня и начинала немилосердно бить меня по голому телу. При этом она прижимала мою голову к подушке, так, что я не мог даже кричать. Отец не знал, что мачеха со мной выделывает, так как она все время повторяла громким голосом, что отколотит меня, если я еще раз съем кушанье ребенка.

– Да что ты только стращаешь попусту? – кричал отец из другой комнаты. – Ты бы лучше хорошенько задала жадному мальчишке, а то он в грош тебя не ставит!

– Да, уж и мое терпение скоро лопнет! – говорила мачеха. – Смотри же, негодяй!

Затем она возвращалась в комнату и говорила отцу:

– Лучше обойтись без побоев, Джим, побоями немного хорошего можно сделать из ребенка.

Удивительно, но после потасовки, заданной мне, Полли обычно сворачивалась клубочком и засыпала, как ни в чем не бывало. Поэтому отец думал, что я и в самом деле могу успокоить девочку, когда захочу. Однажды я не вытерпел и стал жаловаться отцу на мачеху.

– Нисколько я тебя не жалею, – ответил он, – такого упрямого негодяя надо бы еще не так учить.

– Ну, – сказал я, – недолго ей надо мной потешаться: вырасту большой, так я ей покажу.

Отец посмотрел на меня и засмеялся.

– Кабы я был больше, – продолжал я, ободренный его смехом, – я бы ей нос расшиб и перебил ноги. Я ее ненавижу!

– Полно глупости болтать, – остановил меня отец.

– Она вам все лжет. У меня минутки нет свободной, я должен все время возиться с Полли!

– Эка важность, присмотреть за ребенком! Другие мальчики в твои годы уже умеют сами деньги зарабатывать!

– И мне бы хотелось работать, папа.

– Хотелось работать! Работу надо искать, она сама к людям не приходит! Вон я, как иду на рынок, часа в четыре, в пять утра, когда ты еще спишь, встречаю мальчиков вдвое меньше тебя. Они заработают себе пенс-другой – ну и поедят. А нет – так и сидят голодные.

– У меня нет приличной одежды, нет ни чулок, ни сапог, папа. Как же я пойду искать работу?

– Ах ты дурак, дурак! Ты думаешь, для работы нужен наряд? Вон у тех мальчиков, про которых я говорю, одна рубашка на тело надета, а дело делают – носят рыбу, корзины с картофелем, стерегут лодки и тележки с товаром. А тебе нужно идти на работу в белой манишке да в лайковых перчатках? Хорош гусь!

Отец с презрением отвернулся от меня и ушел.

Этот разговор с отцом произошел уже через полгода после его свадьбы. Обращение миссис Бёрк со мной становилось с каждым днем невыносимее, особенно после того, как один раз отец застал ее пьяной и побил. Часто мне бы приходилось голодать по целым дням, если бы не помощь миссис Уинкшип, которая давно знала мою мать и всегда хвалила ее.

– Она была слишком хороша для твоего отца, а он слишком хорош для этой злой, хитрой Бёрк, – говаривала она.

Я часто поверял миссис Уинкшип все свои огорчения. Она всегда зазывала меня к себе в кухню и кормила остатками своего обеда. Иногда она брала к себе Полли и нянчилась с ней, пока я играл часок-другой. Я спросил у миссис Уинкшип, что такое «лаятель», и она объяснила мне, что так называют мальчика, которого нанимает разносчик, чтобы везти тележку с товаром, присматривать за ней, пока хозяин закупает на рынке разные вещи, и потом помогать ему выкрикивать свой товар, когда он пойдет продавать его по улицам.

– А как велик был самый маленький «лаятель», какого вы видели? – полюбопытствовал я.

– Как велик? Да я видела таких, что придутся тебе по плечо. Тут рост – последнее дело, главное иметь музыкальный голос!

Миссис Уинкшип долго толковала о том, как много значит для продавца умение громким и приятным голосом выкрикивать свой товар, и о том, что каждую вещь следует выкрикивать особенным голосом.

После этого разговора меня постоянно стал мучить вопрос: есть ли у меня музыкальный голос? Мачеха моя считалась хорошей певицей, я научился у нее нескольким песням и часто напевал их Полли совершенно верно, как мне казалось. Но кто знает, может быть, мой голос, хороший для песен, окажется никуда не годным для выкрикивания рыбы или каких-нибудь плодов? Мне во что бы то ни стало хотелось избавиться от колотушек мачехи, а я не мог придумать для этого другого средства, как сделаться «лаятелем». Я несколько раз пытался кричать, подражая то тому, то другому разносчику, но никак не мог решить, хорош ли мой крик и могу ли я приняться за ремесло, казавшееся мне таким приятным по сравнению с моей настоящей жизнью.

Однажды, сидя на нашей лестнице с Полли на руках, я так задумался над этой мыслью, что малышка вывернулась у меня из рук и с криком покатилась по каменным ступеням. Миссис Бёрк услышала ее крик и налетела на меня с быстротой молнии. Не слушая моих объяснений, не позаботившись даже поднять ребенка, она схватила меня за волосы и стукнула несколько раз головой о стену. Она хотела взять меня за ухо, но я увернулся, и она до крови расцарапала мне ногтями щеку.

Потом мачеха принялась бить меня кулаками и защемила мой нос пальцами. Боль привела меня в бешенство. Я вырвался из ее жестких рук и укусил за палец. Миссис Бёрк вскрикнула от боли и выпустила меня. Воспользовавшись этим, я бросился от нее в сторону и пустился со всех ног бежать по нашему переулку.

Не знаю, преследовала ли меня мачеха. Выбежав из переулка Фрайнгпен, я не поворачивал назад и даже не оглядывался. Я пробежал мимо доброй миссис Уинкшип, и она, догадавшись по моему перепуганному лицу, что я бегу от большой опасности, прокричала мне:

– Беги, Джимми, беги, спаси тебя Господи!

Из переулка я побежал по Тернмилльской улице и повернул к Смитфилдскому рынку. Я понимал, что на открытом месте миссис Бёрк легко может догнать меня, но в закоулках и узких проходах рыночной площади ей меня не отыскать.

Из переулка я побежал по Тернмилльской улице и повернул к Смитфилдскому рынку.