Януш Корчак - Когда я снова стану маленьким

Ну, случилась беда. Каждый сам может догадаться, что мне сказал директор, раз я его чуть не опрокинул. Зачем спрашивать: "Что? Как?"

И хоть бы один. А то от одного отвязался, другой подходит - и опять все сначала. Видит ведь, что не хочу говорить. Я и не знаком-то с ним,

почти не разговариваю,- и этот туда же:

- Это ты налетел на директора? Он, наверное, велел тебе с матерью прийти?

Нет, не дадут человеку побыть грустным. Будут лезть, пока из грустного не сделаешься злым.

Первому я отвечаю спокойно. Второму говорю:

- Отстань. Третьему:

- Отвяжись!

Четвертого я отталкиваю.

Теперь подходит Висьневский, Утром он говорил, что я сумасшедший, а теперь хочет, чтобы я ему все рассказал.

- Ну что? Почему ты ревел? Здорово он тебя отругал? Надо было сказать, что тебя толкнули.

- Сам ври, коли хочешь,- говорю я. И сразу же пожалел об этом.

- Подумаешь, какой правдивый! Глядите, ребята, какой святой нашелся!..

Я хочу уйти, а он не пускает.

- Погоди, куда спешишь?

Идет рядом и нет-нет, да кулаком в бок.

Я взял да оттолкнул его. А он еще пуще разошелся:

- Не толкайся, школа не твоя. Думает, раз его учительница похвалила, что одну ошибку сделал, так он уж и воображать может.

В первую минуту я даже не понял, что он там мелет. Потом только сообразил.

Я уже подхожу к двери, а он удерживает:

- Погоди, куда так торопишься? Не отпускает.

- Деточка,- говорит.- Наплакалась детусенька. Расплакалась девчушечка.

И грязной лапой меня по лицу.

Я замахнулся. Он сильный, этот Висьневский. Но я до того разозлился, что мне все равно - будь что будет. Дойди дело до драки, он бы здорово Получил.

А что сказал бы директор, если бы случайно проходил мимо? Конечно, что виноват я. Один раз уже попался, а теперь снова. Он меня запомнил. Случись что, сразу вся вина на меня. Потому что я озорник. "Я тебя знаю. Это уже не в первый раз".

Когда я был учителем, я ведь тоже так говорил.

Но тут входит учительница: проверить, все ли вышли из класса.

- Выходите, ребята! Идите добегайте. А он, бессовестный, еще жалуется:

- Госпожа учительница, я хотел выйти, а он меня не пускает. Мне стало до того противно, хоть плюнь.

- Ну, идите, идите!

Он прищурил один глаз, скривил рот, широко расставил ноги и так, кривляясь, вышел из класса. Я за ним.

Во двор я не пошел. Жду, когда кончится перемена. Подходит Манек. Посмотрел на меня и говорит тихонько:

- Хочешь, пойдем поиграем? Я говорю:

- Нет.

Он ещё постоял, посмотрел, не захочу ли я с ним заговорить.

Этот - другое дело. Я ему говорю: так, мол, и так.

- Не знаю, простил или нет. Манек подумал.

- А ты узнай. Это он со злости сказал. Зайди в учительскую, спроси,наверное, забыл уже.

А потом был урок рисования.

Учительница сказала, чтобы каждый рисовал что хочет: какой-нибудь листок, или зимний пейзаж, или еще что-нибудь.

Я беру карандаш. Что бы такое нарисовать?

А я рисовать никогда не учился. Когда был большим, тоже не очень-то умел. Вообще в мое время нехорошие были школы. Строгие, скучные. Ничего там не позволяли. Такое все было чужое, так было холодно и душно, что, когда мне потом снилась школа, я всегда просыпался в холодном поту. И всегда был счастлив, что это сон, а не правда.

- Ты еще не начинал? - спрашивает учительница.

- Думаю, с чего начать.

А у учительницы светлые волосы и добрая улыбка. Она посмотрела мне в глаза и говорит:

- Ну, думай, может быть, и придумаешь что-нибудь хорошее. И, сам не знаю почему, я сказал:

- Я нарисую школу - как раньше было.

- А ты откуда знаешь, как было раньше?

- Папа рассказывал. Пришлось мне солгать.

- Хорошо,- говорит учительница,- это будет очень интересно.

Я думаю:

"Выйдет или не выйдет? Ладно, ведь и другие мальчишки не такие уж великие художники".

Рисую я неважно, ну да ничего. Самое худшее - посмеются. Ну и пусть смеются...

Есть такие картины, которые из трех картин состоят: одна посредине, а две по бокам. Все они разные, но составляют одно целое. Такая картина называется триптих.

Я разделил страницу на три части. Посредине нарисовал перемену. Мальчишки гоняются друг за другом, а один что-то натворил,- учитель дерет его за ухо, он вырывается и плачет.

А учитель его крепко за ухо держит и лупит что есть силы по спине, вроде как бы шпицрутеном. Мальчишка приподнял ногу и словно повис в воздухе. А другие вокруг стоят, головы опустили, ничего не говорят - боятся. Это посредине.

На картине справа я нарисовал урок,- как учитель бьет ученика линейкой по рукам. Смеется один только подлиза с первой парты, а другим жалко.

На картине слева - секут настоящими розгами. Мальчик лежит на скамье, сторож держит его за ноги. А учитель каллиграфии с бородкой поднял вверх руку, в руке - розга.

Такая мрачная картина, точно все это в тюрьме. Я нарочно сделал темный фон.

Сверху я надписал: "Триптих, старая школа".

Когда мне было восемь лет, я ходил в эту школу. Это была моя первая начальная школа, называлась она "Приготовительная".

Помню, одного мальчика высекли. Сек его учитель каллиграфии. Не знаю только, учителя ли звали Кох, а ученика Новицкий или ученика Кох,

а учителя Новицкий.

Я был тогда совсем маленький и ходил в ту школу недолго. Но я вижу все это так ясно, словно это было вчера.

И вот я рисую. Карандаш так и бегает по бумаге. Мне даже странно.

Головы у учеников получаются маленькие, но я стараюсь, чтобы все они были разные и каждое лицо имело свое выражение. И чтобы все ученики были в разных позах: один облокотился, другой привстал. Себя я тоже нарисовал, но не в первом ряду.

Рисую, а уши у меня так и горят; жарко, и словно кого-то догоняю.

Это я рисовал с вдохновением.

Я ведь был уже один раз взрослым и знаю, что называется вдохновением. У Мицкевича, когда он писал "Импровизацию", было вдохновение.

Вдохновение - это когда трудная работа становится вдруг легкой. И тогда очень приятно рисовать, писать, вырезать, что-нибудь мастерить. Все тогда удается, а ты даже и сам не знаешь, как ты это делаешь. Слоз-Но все само собой делается, словно кто-то за тебя работает, а ты только смотришь. А когда кончишь, удивляешься - точно это не твоя работа. И устал и доволен, что так хорошо получилось.

Когда придет вдохновение, то не замечаешь даже, что происходит вокруг.

По-моему, дети часто работают с вдохновением, только им мешают.

Например, рассказываешь что-нибудь, или читаешь, или пишешь. Или сразу понял задачу. Даже может выйти какая-нибудь ошибка, но все равно это не ошибка, или очень маленькая. А тут вдруг прервут, заставят исправить, повторить, что-нибудь еще прибавят, объяснят. И сразу все пропало. Ты злишься, тебе уже и продолжать-то не хочется, и ничего не выходит.

Когда у человека вдохновение, никто не имеет права вмешиватся. Потому что тогда он должен быть один, ничего не видеть, ке слышать.