Геннадий Михасенко - Неугомонные бездельники

Геннадий Павлович МИХАСЕНКО

Неугомонные бездельники

Повесть

Отважные борцы за справедливость, честные и добрые, помышляющие о рыцарски благородных поступках и совершающие их - таковы герои повести Геннадия Михасенко "Неугомонные бездельники".

ОГЛАВЛЕНИЕ:

Удар поварешкой

Гибель Анечкиного огорода

Неожиданное открытие

Томкин секрет

Концерт

Новые Юркины приятели

Внезапные осложнения

Драка

"СЧ"

"Союз Четырех" - это мало!

Пароль - Кракатау

Операция "Метла и лопата"

Сильнее забора

Чужой двор

Крик на реке

Ну, хитрецы!

________________________________________________________________

Нине Куликовой и Боре Чупрыгину

друзьям моего долгого отрочества.

А в т о р

УДАР ПОВАРЕШКОЙ

Я лежал на кровати и, разложив на стуле шахматную доску, разбирал партию Морфи - граф Изуар и герцог Брауншвейгский, когда меня что-то отвлекло. Я прислушался. В недрах прачечной, где мы жили, привычно гудели стиральные барабаны, за стенкой, в бельевом складе раздавались какие-то глуховато-тупые удары - тоже не новость... И вдруг - бум-бум! - в дверь, неуверенно и робко. Не пацаны, те так бумкают, что в буфете стаканы чокаются.

Нацепив штаны, я выскочил в темные, как погреб, сени и откинул крючок.

Передо мной залитая солнцем и точно из солнца отлитая стояла Томка, в розовом платье с желтым пояском и с ослепительно белой сумкой в руке. От неожиданности я попятился, зябко охватив свои голые плечи руками. Ведь Томка ни разу не заглядывала к нам, не стучала и даже мимо-то проходила торопливо, а тут... Она стояла у самой границы тени и света и, близоруко щурясь, вертела головой. Я понял, что меня ей не видно сквозь эту границу, и шагнул к порогу. Она шире открыла глаза и, не то усмехнувшись, не то вздохнув, сказала:

- Извини, что я тебя разбудила, по...

- Что ты! Я не спал! Думаешь, я такой засоня?

- У-у, все мальчишки засони! Я уже в магазин сбегала, а во дворе еще никого.

- Нет, я долго не сплю. Я это... партию разбирал... шахматную. Знаешь, какая мировецкая партия - не уснешь!.. Ее сыграли сто лет назад... в парижской опере... на представлении "Севильского цирюльника"... в антракте, а кто-то же-записал, не дураки были, - сыпал я, не зная, о чем еще говорить, но тут сообразил, что о шахматах, пожалуй, хватит, и, кивнув в глубину нашей мрачной, как каземат, квартиры, откуда низом вытекал вязкий холод и куда верхом тянул теплый пастой двора, выпалил: - Заходи в гости!

Томка тряхнула головой, так что мотнулись туда-сюда уложенные двойной скобкой русые косицы, и закачала белой сумкой, которая то гасла, попадая в тень, то опять вспыхивала на солнце.

- Нет, мне в магазин надо.

- Ты же сходила.

- Второй раз. Масло кончилось. Я вот что: девчонки просили передать, что они собираются ставить концерт и приглашают вас принять участие.

- Какие девчонки?

- Наши: Мирка, Пинка, Люська и... я.

- А-а... А что за концерт?

- Художественной самодеятельности, как в школе. И вот если вы согласны, то сегодня в три часа репетиция, у Куликовых.

- Хм... А всем пацанам передали?

- Только тебе, ведь ты у них главный, - сказала Томка и снова не то вздохнула, не то усмехнулась.

Замечание насчет главного мне понравилось, и я уверенно проговорил:

- Ну, ладно... А что делать-то?

- Что хотите... Пойте, пляшите, стихи читайте... Ты вон на руках умеешь ходить - пройдешься по сцене на руках, - Томка откровенно рассмеялась, повернулась и не спрыгнула с крыльца, как все мы делали, а сошла, хотя там было две с половиной ступеньки.

Она удалялась, почти не двигая ногами, уплывала, как какой-то солнечный парус по нашему захламленному двору. Вот скользнула за садик, еще раз мелькнуло за планками белое и - все.

Шмыгнув глазами и убедившись, что никто не видел нашего свидания, я захлопнул дверь и, счастливый, запрыгал по комнатенкам, насвистывая про пыльные тропинки далеких планет, где останутся наши следы. Я любил Томку! И улавливал иногда и в ней ответные симпатии, но какие-то вялые и туманные, а тут - сама постучала! Значит, дело у нас пойдет на лад!

Я бухнулся в постель доигрывать партию Морфи - граф Изуар и герцог Брауншвейгский, но в голове было так светло и весело, что даже эта знаменитая партия показалась мне вдруг скучной, а комната - страшно темной и холодной. На солнце надо! На воздух! Может, еще раз увижу Томку в розовом платье с желтым пояском, когда она будет возвращаться из магазина.

Я живо оделся и выскочил на крыльцо, прихватив шахматы и сборник задач шахматного композитора Шумова, чтобы не просто сидеть и пялить глаза. Рассыпав фигуры, я начал искать задачу попроще - сильно ломать голову не хотелось. У задач были странные названия: "Он не в своей тарелке". "Сердечное похождение белой дамы", "Ричард Львиное Сердце". Я выбрал трехходовку "Меч Дамоклеса" - белые действительно нависали мечом над одиноким черным королем, а рядом были стихи:

Война! Война! Кто думать мог?!

Меч Дамоклеса, как злой рок,

Висит над черным королем.

За что ж мы с ним войну ведем,

За что грозим со всех сторон?

Ужель за то, что черен он...

Расставив фигуры, я задумался.

Подошел Борька, мой самый лучший друг и постоянный, но слабоватый противник по шахматам, молча уселся напротив и тоже задумался. Он был косорот, но не уродливо и не от рождения, а немного, от привычки просмеивать все и вся, даже в глазах - готовность снисходительно усмехнуться.

Дернув губами, Борька поднял голову и сказал:

- Спорим, что вон до того забора двадцать метров!

Я оглянулся на забор, которым замыкался наш двор, и буркнул:

- Чего спорить, и так двадцать.

- А спорим, что не двадцать!

- Иди ты со своими спорами... Думай вон лучше над Задачей.

- Трудно.

- Какое же трудно?.. Смотри - черному королю ходить некуда и шаха нет, значит, белые должны дать ему поле. В этом идея... Только какое поле?.. И как дать?

- Дай как-нибудь... А спорим, что вот этот воробей перелетит сейчас на трубу!

Над нами на проводе сидел воробей, раскачиваясь и делая вид, как клоун в цирке, что вот-вот свалится, но сам держался крепко, словно привинченный.

- Почему именно на трубу? - спросил я.

- Ну спорим!

Тут воробей вспорхнул и волнами полетел вдоль двора, потом перемахнул крышу и пропал где-то в тополях.

- Вот тебе и труба! - сказал я.

- Если бы поспорил, он бы сел, - оправдался Борька. - А спорим, что я вот этим камушком попаду вон той кошке в правый глаз!

Это была кошка тети Шуры-парикмахерши, жившей против нас. Кошка была белая и пушистая, словно клок чистой мыльной пены. Нехотя шевеля мохнатым, как гусеница, хвостом, она нежилась на солнце метрах в десяти от нас.

- Не попадешь, - сказал я.

- Ага-а! - обрадованно протянул Борька и, прицелившись, кинул шлаковый камушек.