Анатолий Домбровский - Великий стагирит

— Не думай, что ей понравилось твое пение, — сказал Аристотелю Эсхин. — Ей понравились твои волосы… Она тебя выделила среди нас — радуйся!

Аристотель еще несколько раз ловил устремленные на него взгляды Триферы, но потом ее вниманием завладел Гермий из Атарнея. По приказу Гермия его слуги внесли в зал полный мех вина, положили его на пол, облили маслом, после чего желающие принялись состязаться в пьянстве, подобно тому как это делают крестьяне в День кружек [25] День кружек — один из дней праздника, который посвящался богу Дионису. , — становились на скользкий и подвижный мех и пили вино. Болельщики считали выпитые кружки. Больше других — девять кружек — выпил сам Гермий. Лишь после девятой он свалился с меха на руки своих друзей, хохоча и выкрикивая слова, славящие Диониса. Вино из меха разлили в кратеры. И пир продолжался.

— Вот, — сказал Эсхин, который уже не пил и сидел грустный, опустив на грудь голову. — Так каждую ночь пируют афиняне. Пируют и плачут, вспоминая свою былую славу. Мы разбили персов, но они жестоко отомстили эллинам, натравливая одни города на другие. Междоусобные войны разрушили морской союз, разорили нас, ослабили, ничего не осталось от прошлого величия Афин. И теперь, пожелай того персы, они могли бы покорить нас и превратить в рабов. Мы же перед лицом этой угрозы бросаемся друг на друга, как собаки, а в промежутках пируем и плачем. Или философствуем. — Эсхин поглядел на Аристотеля. — Философия — то же пьянство, потому что отвлекает нас от главного — от работы по возрождению могущества Афин. Ни Спарта, ни Фивы, ни Коринф — никто не силен, все едва дышат… А персы мечтают о мести. И она придет, придет!

— Ты много выпил, — сказал Эсхину Аристотель. — Ты утопил в вине даже веселье…

— Нет, — возразил Эсхин. — Я не могу утопить в вине грусть, — продолжал он прерванную мысль. — Все здесь наслышаны об уме Филиппа. Многие пророчат ему славу объединителя эллинов…

— Слава Афин — Академия, — сказал Аристотель. — Весь мир знает о ней. Все умные правители стремятся учиться у Платона. И то, чего афиняне не добились оружием, они добьются умом и знаниями…

— Чудак! — захохотал Эсхин. — Чудак! И кто внушил тебе эту мысль?

— Платон, — ответил Аристотель.

— Платон? Он скоро сам убедится, как глубоко заблуждался. Прежний сиракузский тиран продал Платона в рабство. Нынешний же убьет его. Здесь все об этом говорят. Даже одного тирана не может покорить философия, а ты говоришь обо всем мире. Чудак!

Спевсипп вышел из дома Триферы вместе с Аристотелем.

— Завтра после полудня я жду тебя в Академии, — сказал он Аристотелю. — Через три дня я уеду в Сиракузы, чтобы быть возле Платона и помогать ему. Здесь же останется Эвдокс из Книда. Ксенократ также едет в Сицилию. Поэтому приходи завтра. Эвдоксу же не дано право принимать новых учеников. Таким правом после Платона владею лишь я один…

— Я приду, Спевсипп. Я готов хоть теперь следовать за тобой.

— Куда? — захохотал Гермий, который тоже вышел со Спевсиппом. — Куда следовать? Знаешь ли ты, куда мы идем?

— Нет, не знаю, — ответил Аристотель.

— Ты не слушай его, — сказал о Гермии Спевсипп. — Он много выпил и говорит чепуху. Приходи завтра после полудня. И тащи с собою весь свой скарб. Я найду для тебя место в старом гимнасии, если хочешь. Комнату для тебя и для твоего раба, — крикнул Спевсипп, уходя. — Если хочешь…

Спевсипп не сдержал слова и не встретил Аристотеля. Впрочем, на это была веская причина: купец, на корабле которого Спевсипп намеревался плыть в Сицилию, вдруг поднял парус и ушел из Пирея без Спевсиппа. Спевсипп помчался в Пирей искать новый корабль, который мог бы доставить его к Платону.

Обо всем этом Аристотель узнал от Гермия.

— Но ты не огорчайся, — сказал он Аристотелю. — Я покажу тебе твое жилье и познакомлю с Эвдоксом. Мы будем соседями, хотя у меня, кроме комнаты в гимнасии, есть дом в Афинах. Ты, наверное, знаешь: я из Атарне́я, что вблизи Скепсиса в Мизии. Эвбул, тиран Атарнея, мой друг. И было бы против правил приличия, как считают, впрочем, сами афиняне, если бы у меня не было дома… Но я больше люблю комнату в гимнасии, уверяю тебя. Ты в этом убедишься, живя здесь.

Эвдокс жил в доме Платона. Когда Гермий и Аристотель вошли к нему, он лежал на жестком полу и что-то писал на папирусе чернилами.

— Эвдокс, это Аристотель, — сказал Гермий, едва переступив порог комнаты. — Он сам тебе расскажет о себе, а пока знай, что Спевсипп знаком с ним и что по распоряжению Спевсиппа Аристотель будет жить здесь и слушать всех учителей, каких пожелает.

— Ты прочел, что написано над входом в старый гимнасий? — спросил Аристотеля Эвдокс.

— Да. Там написано: «Не геометр да не войдет сюда!» — ответил Аристотель.

— Назови мне священное число гарпедонаптов, — сказал Эвдокс.

— Три, четыре и пять, — ответил Аристотель. — Таково отношение сторон прямоугольного треугольника…

— Кто решил задачу удвоения куба?

— Архит из Тарента.

— Что он сделал еще?

— Он установил различие между прогрессиями, — ответил Аристотель, улыбаясь.

— А чему ты улыбаешься? — спросил Эвдокс.

— Упоминание великих имен приносит радость, — ответил Аристотель словами Платона.

— Хорошо. Если хочешь, можешь присутствовать сегодня на моей лекции по географии, — сказал Эвдокс. — Или выбери себе любого другого учителя…

— А теперь послушай, что я тебе посоветую, — сказал Гермий, когда они вышли из дома. — Сегодня ты устраивай свое жилье. Это первое. Потом я тебе покажу Академию я познакомлю с теми, кто здесь обитает. Иначе тебя постоянно будут беспокоить вопросы: что это? Кто это? Что там? Кто там? Не правда ли?

— Пожалуй, — согласился Аристотель.

— Вечером же я приглашен к юному Демосфену. Ты можешь пойти со мной.

Старый гимнасий был разделен на классы. Помещения же, которые прежде служили для хранения спортивных снарядов, оружия и местом отдыха учителей, теперь были приспособлены для жилья. Еще несколько домов было построено друзьями Платона. Они тоже предназначались для жилья и для занятий.

Некоторые из друзей и учеников Платона жили здесь постоянно. Другие — в Афинах: Академия находилась лишь в шести стадиях от Дипилона. Третьи, как Эвдокс и Гермий, бывали в Академии наездом.

— Сколько ты намерен пробыть здесь? — спросил у Аристотеля Гермий.

— Не знаю, — ответил Аристотель. — Может быть, всю жизнь: за пределами Академии нет ни людей, ни дел, которые влекли бы меня к себе…

— Счастливый, — сказал Гермий. — Ты счастливый. У меня же мой Атарней, куда я обязан вернуться. Каждый мой приезд в Афины раздражает Сузы и стоит нескольких доносов на меня Артаксерксу. Я никогда бы не вернулся в Атарней, когда б не эллины, которые там, в Атарнее, нуждаются в моей зашите. Да и мой друг Эвбул зовет меня, потому что стар уже. Дождусь Великих Панафиней и вернусь… А ты счастливый. Как ты сказал? «За пределами Академии нет ни людей, ни дел, которые влекли бы меня к себе…»