Ксения Хан - Глаза колдуна

Серлас не должен бояться их – он столько лет жил на свете и многому научился, так что кулаки братьев Конноли не принесут ему больше боли, чем он уже испытал. И все же ему страшно. Это старый, не изжитый до конца страх, это тот ужас, что зрел в нем с самого его пробуждения в злосчастном лесу на краю братской могилы, он мешается с паникой перед неизвестностью, и вспыхивают и затухают в Серласе все прошлые тревоги: кто он такой, что он делает здесь, чего хотят от него люди, которых он едва знает…

Сейчас, спустя столько лет, у него все еще нет ответов на эти вопросы. И потому они пугают его, и братья Конноли – всего лишь образы, в которые Серлас оборачивает свой страх всю сознательную жизнь.

Они заворачивают за угол; Серлас плетется, ведомый рассерженными Дугалом и Киераном, меж лавочек и жилых домов города, они петляют узкими проулками и наконец выскальзывают на окраину Коува. В десятке футов от них вырастает невысокий покосившийся забор, не защита, но обозначение: здесь тупик, конец. Дальше – высушенные летним солнцем поля для домашнего скота, где и теперь пасутся коровы и козы.

– Что же ты не навещал нас, бродяжка? – ехидно спрашивает Дугал. – Что же позабыл Трали? Мы, горожане, заботились о тебе, ласкали тебя, а ты оставил нас и сбежал, поджав хвост!

– Рассказывай эти сказки другому! – Серлас все же находит в себе силы, злость пробуждает их и вырывает его тело из рук братьев Конноли. – Ничего хорошего Трали мне не принес! Вы невинную женщину погубили из-за слухов!

Давние воспоминания разгораются в нем кострищем в центре площади: кричат злые горожане, гибнет оклеветанная молвой Несса.

– Верно говоришь… – вдруг соглашается Кие-ран и, сплюнув под ноги, наступает на обомлевшего Серласа.

– Что?..

– Ладно поешь, – добавляет Дугал. – Правильно. Ополчился Трали на бедную хилую девку, сгубил ее зазря! Не она ведь повинна была в пожарах, да, Серлас? Не она губила честных людей в городе?

Он думает, что знает мысли обозлившихся на весь белый свет Конноли, но те удивляют Серласа и говорят то, о чем он никогда не помыслил бы.

– Это ты во всем виноват!

Дугал толкает его, и Серлас, не устояв, падает назад, врезаясь спиной в шаткую деревянную ограду города. Та с хрустом ломается, Серлас летит на землю. В образовавшуюся дыру в заборе братья Конноли шагают вместе, словно натренированные дандовы псы, готовые растерзать добычу.

– Ты хорошо скрывался, иноземец, – шипит Киеран. – Пускал пыль в глаза нам, косил под невинного беспамятного! А сам в это время строил козни против всего города, даже девок наших в себя влюбил! Одна за тебя на костре сгорела, другая ее оклеветала, словно обеих ты приворожил, а?

– Мэйв?..

Серлас отшатывается и на руках, не чувствуя ног, ползет назад, сдирает ладони о сломанные доски ограды. Братья наступают на него огромными тенями, неумолимо, словно рок.

– Погибла она, – бросает Дугал. – С обрыва бросилась, дурная, через месяц. Не ты ли ее сгубил?

– Нет! Я не знал! – Серлас стонет. Мэйв была глупой девицей, и он никогда не винил ее – просто не мог возвращаться к ней в мыслях и думать о причинах, побудивших юную девушку клеветать на Нессу. Встреться они теперь, Серлас даже отпустил бы ей старый грех.

– Папаша наш умер, – добавляет Дугал, носком сапога наступая на полы плаща Серласа. – Сестрица умерла. Кузнец Финниан умер. Старик Джимми умер.

– И все после твоего побега, – кивает Киеран. Склоняется над опустошенным этими новостями Серласом, заглядывает ему в распахнутые темные глаза. И говорит: – Зря мы тебя не сожгли вместо полоумной. Это ты всех сгубил, а не она.

Дугал хватает Серласа за локоть и с силой отрывает от земли, ставит на безвольные ноги. Серласу вдруг все кажется нереальным: быть может, это воображение играет с ним злую шутку, быть может, это всего лишь сон, один из нескольких ночных кошмаров, которые преследуют Серласа всю жизнь, с которыми он уже почти породнился.

Такие мысли связывают его по рукам и ногам и лишают воли.

– Убьете меня? – спрашивает Серлас и сам дивится, насколько равнодушно звучит его собственный голос. Не этого ли он ждал долгие-долгие годы?

– А ты вину свою признаешь? – злорадно усмехается Дугал. – Добровольно на казнь соглашаешься?

Серлас не отвечает. Он не виноват в смертях горожан из Трали, но повинен в гибели Нессы. С этими мыслями он живет уже шестнадцать лет, и, похоже, настал его черед платить по заслугам. Может, братья Конноли решатся на то, что сам он совершить боится, – убьют его?

Но ведь теперь Серлас не жаждет смерти. У него есть Клементина, и она любит его, и они хотят вместе вернуться во Францию и жить там долгие годы. Разве сейчас, когда он наконец-то обрел покой, кто-то посмеет отнять его у Серласа?

– Я никого не убивал, – говорит Серлас. Братья Конноли под руки тащат его в открытое поле и благодарят неизвестного французского путешественника, что напророчил им эту судьбоносную встречу.

– Ах, Серлас! Время колдунов и ведьм давно прошло, и срок твой вышел! Взгляни на себя! – Дугал бросает его на землю – Серлас падает, ударяясь лопатками об толстый корень дуба, растущего прямо посреди пастбища. – Столько лет прошло, а ты не изменился ни капли! Колдун, сразу ясно!

– Колдунов не существует, – говорит Серлас то, о чем слышал от Мэйв. Теперь он верит в это, а не в слова покойной Нессы. – Ведьмы есть, и проклятия их есть. А колдунов нет.

– Зато ты живешь и здравствуешь, – соглашается Дугал и замахивается, чтобы ударить Серласа по лицу. Его останавливает звонкий женский крик.

– Стойте! Нет-нет, подождите!

Сердце Серласа подпрыгивает в груди, застревает у него в горле. Это Клементина, она мчится к дубу через все пастбище, путаясь в подоле своего летнего платья. За ней по пятам бежит Шей, встревоженный и сердитый одновременно.

– Господи, – выдыхает Серлас. Страх, который терзал его вместо девушки все эти годы – страх за ее жизнь, больший, чем за свою собственную, – теперь завоевывает все его тело, пронизывает до костей. «Наконец-то! – стонет в нем древний ужас. – Наконец-то пришло мое время!»

– Остановитесь, – молит Клементина оторопевших братьев. – За что вы его схватили?

– Он убил нашу семью, – рявкает Киеран и встряхивает Серласа за плечо, как тряпичную куклу.

– Не убивал, – цедит Серлас. – Уходи, девочка. Я разберусь.

Конечно же, она не слушается. Мотает головой, переводит взгляд с Серласа на Киерана, с Киерана на Дугала. Клементина не знает их, но смотрит на братьев с опаской и яростью, и Серлас боится, что дочь ведьмы вот-вот скажет что-то неправильное, страшное.

– Отпустите его, он никого не убивал! – звенит голос Клементины. И в нем вдруг угадываются властные нотки Нессы, ее манера. Серлас дергается, вырывается из крепких рук братьев.