Альберт Байкалов - Отпуск на войну

– Тебе сломали несколько ребер, нос и пальцы на руке, – смахнула она обрывком бинта слезу. – Хотя, может, это просто сильные ушибы или трещины.

– Объясни, что случилось? – все еще ничего не понимая, попросил он.

– Что объяснять? Ты над ребенком надругался!

По мере того как до отшибленных и, казалось, превращенных в желеобразную массу мозгов Балуна доходил смысл сказанного, его грудную клетку наполняла странная боль.

– Что?! – зарычал он так, что Катя вдруг сжалась и втянула голову в плечи. – Что ты сказала?!

– Это не я сказала. – Она отступила на шаг от кровати. – Тебя с нее силой сняли.

– Кто? – морщась и кривясь, приподнялся на локтях Балун. – Хитрук? Так, может, это он сам? Вот же гады!

Он, наконец, огляделся. Всего было пять кроватей. Одна расправлена, но на ней никого не было.

– Чего кричишь? – испугалась Катя. – Ложись.

– Я наоборот… – устало рухнул он на подушку.

В палатке вдруг потемнело, и Балун увидел, как в ногах возник рослый мужчина в спортивном костюме. Опираясь на костыли, он некоторое время молча смотрел на него, а потом, скривившись, спросил:

– Очухался?

Балун ничего не ответил.

Скрипнула кровать, стукнули сложенные вместе костыли.

– Катюха, ты чего к новенькому зачастила? – насмешливо спросил мужчина. – Приелись старые? Свежака захотела?

– Как вы смеете, Данило? – Даже в полумраке было заметно, как лицо Кати сделалось пунцовым.

– Крым у нас секс-машина, – продолжал громила, – только сломанная.

Переваривая в голове услышанное, Балун повернул голову набок:

– Рот закрой!

– Повтори! – Мужчина, которого, как выяснилось, зовут Данило, потянулся за приставленными к спинке костылями.

– Катя, что он имеет в виду? – стараясь говорить спокойно, спросил Балун.

– Товарищ… Или как вас там? Пан Левицкий! Прекратите оскорблять! – сжала кулачки Катя.

– Катя! – трясясь от злости, звал Балун.

– Уже ревнует! – Левицкий встал и оперся на костыли.

– Прекрати сейчас же! – потребовала Катя, стараясь говорить твердо, но вышло как-то жалко.

– Да я тебя… – Забыв про боль, Балун сел.

– Сейчас… – Смешно изгибаясь, Левицкий вышел в проход.

– Больной Левицкий! – повысила голос Катя.

Стиснув зубы, Балун вцепился в края кровати.

– Ты хоть знаешь, кому рот закрываешь? Да я тебя порву!

Балун медленно развернулся и спустил ноги вниз:

– Может, подождешь, когда я смогу ответить?

– Ты, видно, так и не понял, кто перед тобой?! – С этими словами Левицкий взял один из костылей в руку и копьем метнул его в Балуна, целясь в голову. Костыль пролетел выше и врезался в полог палатки.

Катя закричала и бросилась на Левицкого. Обхватив его двумя руками, она толкнула его на спинку стоящей напротив кровати.

– Катюха! – завопил Левицкий. – Побойся бога, дождись хоть, когда стемнеет!

– Дурак! – в сердцах крикнула она и, со звоном залепив пощечину, устремилась прочь.

– Классная телка, – проводив взглядом вылетевшую из палатки медсестру, мечтательно вздохнул Левицкий.

– У тебя с ней что-то было? – с трудом сдерживая себя, чтобы не закричать и не броситься на негодяя, спросил Балун.

– С ней? – зачем-то переспросил Левицкий.

Внутри Балуна все клокотало. Он понимал, Левицкий просто издевается, но ничего поделать с собой не мог.

Между тем сосед по палатке схватился за дужку кровати и наклонился за костылем:

– Ух!

С трудом распрямившись, он утер выступивший на лице пот и потянулся за вторым костылем. Поднявшись, подошел к Балуну и, качая головой, спросил:

– Не пойму, с чего это ты за нее вступился?

– А что?

– Третий день она с сестрой здесь, – неожиданно стал рассказывать Левицкий, – вернее, ночь. Эта днем в лазарете, ночью у комбата, а Ритка у меня…

Балун не понял, как оказался на ногах. Схватив Левицкого за воротник куртки, он с силой рванул его на себя и закричал от пронзившей молнией боли…

Выползшее в зенит солнце припекло правую половину лица. Выступивший пот разъедал ссадины и раны, на которые тут же стали садиться мухи. Щекоча лапками, они принялись обследовать уголки глаз, ноздри и губы. Никита терпел. Вернее, по-прежнему «сидел» в стороне от собственного тела.

«Когда же вы отдохнете?» – лениво шевельнулась в набитой гулом и болью голове мысль.

Он уже потерял счет времени, когда изуверы вернулись.

– Что, так и не шевелился? – спросил, по-видимому, караульного Шева.

– Нет, – ответил сидевший в тени каратель. – Тащили бы его в яму.

Никита по звуку понял, что рядом кто-то присел. Пахнуло водкой, и его толкнули в плечо.

– Хватит спать! – В голосе Хитрука проскользнули нотки тревоги.

«Видимо, не было у вас команды до смерти меня забить», – едва подумал Никита, как его бесцеремонно схватили с двух сторон под руки и куда-то поволокли.

Он приоткрыл глаза. Ноги безвольно волочились по земле, собирая разный мусор и высушенную солнцем траву.

– Тяжелый, гад! – простонал Шева.

– Не надо было так бить, – с досадой просипел Хитрук, – сам бы тогда шел.

Его протащили мимо каких-то сараев, проволокли через заросший бурьяном сад, за которым начинался огород, и остановились у забора.

– Нет, так дело не пойдет! – сказал Хитрук.

– Ты чего? – удивился Шева.

– Надо, чтобы он сам шел. – С этими словами Хитрук разжал руки, Шева не удержал свою сторону, и Никита со всего размаху рухнул на правый бок.

– Эй! – Шева присел перед ним на корточки и ударил ладонью по лицу. – Глаза открой!

Было понятно, бить Никиту не собирались. Тогда куда тащат? Когда его везли из комендатуры, он успел запомнить прилегающую территорию. Сразу за огородами начиналась березовая роща, сквозь деревья которой виднелось какое-то похожее на разрушенный элеватор строение. Судя по всему, за ним поле. Не исключено, решили пристрелить. Что делать, если так? Только бежать. Но сможет ли?

Никита открыл глаза.

– Вот! – обрадовался Шева. – Ожил!

– Да что ты говоришь?! – засуетился Хитрук, словно Никита был пациентом реанимации, а он врачом. – А ну, давай поднимайся!

– Молодец, сильный парень, – подбадривал Шева.

Хитрук подхватил под руку и потянул вверх:

– Вставай!

С трудом волоча ноги, натыкаясь на деревья и уже не в силах защищаться от попадавших по лицу веток, Никита шел следом за Хитруком.

Шева тащился сзади. Они терпеливо ждали, когда Никита останавливался, хватая ствол тонкой березы, чтобы отдохнуть и перевести дыхание, а потом снова шли.

На самом деле Никита чувствовал себя лучше, чем казалось изуверам. Он специально стонал и морщился, сильно хромал на левую ногу, а правую и вовсе волочил. Правая рука плетью висела вдоль тела. «Пусть думают, что превратили меня в хлам, – думал он. – Потом будет легче». В принципе теоретически он мог попытаться бежать и сейчас. С его уровнем подготовки и с учетом того, что бандиты расслабились, это возможно. Но его цель другая, любой ценой убедить гвардейцев, что он приехал воевать на их стороне. Иначе никак. Рита и Катя где-то совсем рядом, и второго раза подобраться к ним близко уже не будет.