Ярослав Куштынов - Четыре башни

Навыки: Выдающийся тактик, мастер шпионажа. Искусно владеет как огнестрельным, так и холодным оружием. Обучен рукопашному бою и борьбе.

Бывший высокопоставленный военнослужащий аргентинской армии. Генерал запаса. Имеет ряд государственных наград, в том числе Крест за героическую доблесть в бою. Принимал участие в военной операции по свержению последней аргентинской диктатуры в 1983 году.

Тридцать лет провел на службе в вооруженных силах Аргентины. Руководил специализированным подразделением, основными задачами которого были профилактика, предупреждение и устранение угроз безопасности государства. Темперамент Серхио не характерен для типичного латиноамериканца. Он спокоен, абсолютно лишен проявления эмоций, вкрадчив и немногословен. Искренне верит, что нет ничего важнее семьи и приумножения ее славы. Безмерно любит своего единственного сына, которого с детства обучал военному делу. Немного расист.

Утреннюю тишину прервал скрежет иглы по виниловой пластинке. Звонкий голос Касс Эллиот заставил мои глаза открыться.

– Nobody can tell ya, there’s only one song worth singing…

Последние три недели я посвятил тому, чтобы вернуть тело в былую кондицию. Все-таки два года аморфного существования дают о себе знать. Сколько я потерял килограммов? Пять? Десять? Пятнадцать? Сложно ответить. Первая неделя ушла на то, чтобы заново научиться уверенно стоять на ногах. Никогда не ощущал себя таким беспомощным… такое чувство, что дух мужчины поместили в тело дряхлого старика, словно молодое вино в ветхие меха. По прогнозам врачей, навыки примитивной моторики должны были вернуться через пару месяцев интенсивных занятий с физиотерапевтом. Я справился за неделю. Мог бы и быстрее, но даже отец сказал, что времени у нас достаточно и подобная спешка ни к чему.

Вторую неделю я посвятил физическим упражнениям с собственным весом: подтягивания, отжимания, сгибания корпуса, чтобы восстановить утерянные умения и навыки.

Неожиданно нахлынувшая злость заставила сжать руками края простыни. Сейчас я лишь бледная тень былого Лаутаро! Шарж, нарисованный уличным художником-недоучкой! Осталось несколько дней до вылета, а я еще не готов!

Мое внимание переключилось на открытую дверь комнаты. На пороге стоял отец, держащий в руках красную записную книгу.

«Сколько часов в день он спит?» – спросил я себя. По моим подсчетам, не больше четырех. Хех, будучи в сознании, я приношу ему только больше проблем. У Господа определенно есть чувство юмора.

– Мы опаздываем. Прими душ и спускайся на завтрак, – отец не разменивался на лишние слова, к этому я уже давно привык.

– Буду через десять минут, – кивнул я.

– Когда был последний приступ? – открыв записную книжку, спросил он, словно доктор на обходе.

– Вчера в 23:30, кажется.

– Отлично, интервал увеличивается. Это хорошая новость, – не без энтузиазма произнес отец, бегло просмотрел записи предыдущих дней и покинул комнату.

Я лениво встал с кровати и замер, разглядывая свое обнаженное тело в зеркале. Мне с трудом удавалось сдерживать рвотные позывы от нахлынувшего отвращения. На меня смотрело существо, напоминающее скорее обтянутую кожей деревянную куклу: впалые глаза, болезненно острые скулы, тонкая шея и провалившиеся почти насквозь щеки.

За время, проведенное в беспамятстве, я потерял больше половины мышечной и жировой массы, из-за чего кожа на лице и теле казалась неестественно натянутой, выпячивая кости и суставы. При каждом вдохе я отчетливо видел свои незащищенные мышцами ребра и впалый живот. Мерзость. Я презрительно отвел взгляд, подошел к шкафу, спешно надел первую попавшуюся одежду и спустился в гостиную.

Отец уже закончил сервировку стола. От прислуги пришлось отказаться окончательно, поскольку отец считал, что лучше никому не видеть, каким способом я поддерживаю свой рассудок в хрупком равновесии. На завтрак будет подана свежая телятина. В этом я абсолютно уверен, поскольку только вчера самолично прирезал и распотрошил молодого бычка. Кем я теперь стал? Забиваю и разделываю кур, режу свиней и быков, чтобы утолить безмерное чувство жестокости. В первое время интервал между приступами продолжался не больше часа. Теперь у меня есть примерно семь часов.

– Лаутаро, не витай в облаках. Быстро поешь, и примемся за дело, – прервал мои раздумья отец.

– Да, прости. Дурные мысли в голову лезут.

– Так поделись ими со мной! Или у тебя есть собеседник получше? – съязвил старик.

Не знаю, связано ли это с тем, что в последнее время я стал грозой всего домашнего скота, но после этих слов мне захотелось всадить вилку ему прямиком в руку. Умом, если этот термин ко мне можно применить, я понимал, что таким образом он убеждает меня, что все происходящее – временные трудности, не стоящие переживаний. Но, черт его дери, мне двадцать девять, а не одиннадцать! Кого ты пытаешься обмануть, старик?!

Подобное предложение заставило меня усомниться в том, что я сижу за столом со своим родным отцом. Даже под дулом пистолета я не смогу вспомнить, когда старший Гарсия в последний раз предлагал поговорить с ним по душам. В моем детстве его забота выражалась только в виде муштры, порой перерастающей в садизм. Я отлично помню наши спарринги: как только мне стукнуло шестнадцать лет, дважды в неделю отец вытаскивал меня на ринг, где с упоением доказывал мне, что я все еще слабый мальчишка, не способный за себя постоять. Доходило даже до того, что после таких тренировок моя моча по цвету напоминала молодое красное вино. Да, Серхио Эрнандес Гарсия далек от того образа, что обычные люди вкладывают в слово «отец».

Окончательно переварив в голове порцию гнева, я ответил:

– Да это и мыслями назвать сложно… так, отголоски сознания. Засыпая, я вижу не сны, а лишь набор воспоминаний. Знаешь, будто смотришь в отражение на воде, которое искажено волнами. Общие очертания понятны, но содержания не уловить. Меня… меня это невероятно злит.

– Сейчас злость – твой главный союзник. В ближайшее время про жалость к себе нужно забыть. Воспринимай это как обязательный атрибут лечения. Как только всё закончится – ясность ума вернется окончательно, – отец закончил свою мысль и запил последний кусок телятины глотком ароматного кьянти.

– Наверное, ты прав, – несколько отрешенно кивнул я.

Оставшаяся часть трапезы прошла в полной тишине. Возможно, оно и к лучшему. Парадоксально, но сейчас мне хотелось больше всего побыть наедине со своими мыслями. Забавно, что двух лет наедине с самим собой мне оказалось недостаточно.

После завтрака отец повел меня на наш тренировочный полигон. По крайней мере, я так привык его называть. Это была комната в подвальном помещении поместья. Дедушка Диего давным-давно оборудовал там винный погреб, но сейчас отец нашел ей применение получше.