Гилберт Честертон - Все расследования отца Брауна

Едва отец Браун услыхал слово «спички», он вскочил со скамейки, будто зажженную спичку сунули ему на сиденье стула.

– Ах, вон что! – сияюще воскликнул он. – Теперь все ясно.

– Что значит «ясно»? – строго спросил Магистр, снова солидный и властный, как ему и подобает, под стать важным полицейским, наводнившим колледж, точно армия победителей. – Вы теперь уверены, что с обвинениями против Крейкена все чисто?

– Я уверен, что Крейкен чист, – твердо сказал отец Браун, – и все вокруг него расчистилось. Неужели вы считаете, что такой человек способен травить людей спичками?

– Это все превосходно, – печально отвечал Магистр; печаль не покидала его с тех пор, как он узнал о беде. – Но вы же сами утверждали, что фанатики, у которых ложные принципы, способны творить зло. Мало того, – вы заметили, что коммунизм проникает повсюду, а коммунистические обычаи распространяются.

Отец Браун смущенно засмеялся.

– Ну, про обычаи, – сказал он, – тут уж вы меня простите. Вечно я всех путаю своими глупыми шуточками!

– Хороши шуточки! – раздраженно бросил Магистр.

– Видите ли, – стал объяснять священник, почесывая в затылке. – Когда я говорил о коммунистических обычаях, я имел в виду привычку, которую мне случалось замечать раза два-три. Ну, вот хотя бы сегодня. Обычай этот свойствен далеко не только коммунистам. Теперь так очень многие делают, особенно англичане. Они кладут в карман чужие спички, забывают вернуть. Казалось бы, ерунда, и говорить не о чем. А вот, получилось преступление.

– Что-то уж очень странно, – сказал врач.

– Да, чуть ли не все забывают вернуть спички, – продолжал отец Браун, – а уж Крейкен точно позабудет их вернуть. Вот отравитель и подсунул их Крейкену – одолжил и не получил назад. Поистине великолепный способ свалить вину – ведь Крейкен никогда не вспомнит, откуда они у него взялись. Ничего не подозревая, он дал прикурить от них двум гостям, которых угостил сигарами, – и тут же попался в простую ловушку. Такую простую… Отважный злодей-революционер убил двух миллионеров.

– Да, но кому еще нужно их убивать? – спросил доктор.

– И в самом деле, кому? – сказал священник; голос его стал гораздо серьезней. – Мы подходим к тому, другому, о чем я говорил вам, и тут уж, поверьте, я не шутил. Я говорил, что ереси и ложные доктрины стали доступными и привычными. К ним притерпелись; их не замечают. Неужели вы думаете, что я имею в виду коммунизм? Что вы, совсем наоборот. Это вы тут взбеленились из-за коммунизма и решили, что Крейкен – бешеный волк. Без сомнения, коммунизм – ересь; но не из тех ересей, которые вы принимаете как должное. Как должное все принимают капитализм, нет, скорее пороки капитализма, скрытые под маской дарвинизма. Вспомните, о чем вы толковали в столовой: что жизнь – это непрерывная борьба, и выживет сильнейший, и вообще не важно, по справедливости заплатили бедняку или нет. Вот где настоящая ересь, дорогие друзья. К ней вы приспособились, а она во всем страшнее коммунизма. Вы принимаете как должное антихристианскую мораль или отсутствие всякой морали. А сегодня именно отсутствие морали и толкнуло человека на убийство.

– Да какого человека? – воскликнул Магистр, и хриплый его голос сорвался.

– Позвольте подойти с другой стороны, – спокойно продолжал священник. – Вы все решили, будто Крейкен сбежал. Но он не сбежал. Когда эти двое умерли, он помчался вниз по улице, вызвал доктора, крикнул ему в окно и сразу же побежал в полицию. Тут его и взяли. Неужели вас не удивляет, что казначей, мистер Бейкер, разыскивает полицию так долго?

– Чем же он тогда занят? – отрывисто спросил Магистр.

– Вероятно, уничтожает бумаги. Или роется в их вещах, ищет, не оставили ли нам письма. А может, тут что-то связано с Водэмом. Куда он делся? Все очень просто, тоже вроде шутки. Он проводит опыты, готовит для войны отравляющие вещества, и от одного из ядов, если его зажечь, человек внезапно цепенеет. Разумеется, сам он не имеет никакого отношения к этому убийству. Он скрывал свою химическую тайну по очень простой причине: один из ваших гостей – американский пуританин, другой – еврей без определенного подданства. Такие люди почти всегда убежденные пацифисты. Они бы сказали, что он замыслил убийство и не дали бы колледжу денег. Но казначей – приятель Водэма, и для него не составляло труда обмакнуть спички в новый раствор.

Другая особенность маленького священника заключалась в том, что разум его был цельным и не ведал многих несообразностей. Без тени замешательства мог он перейти от общественного к частному. Сейчас он поразил собеседников, обратившись внезапно к одному из них, хотя только что беседовал со всеми. И ему не важно было, что лишь один мог понять, о чем он ведет речь.

– Простите, доктор, что я запутал вас, углубившись в метафизические рассуждения о грешнике, – виновато начал он. – Понимаете, по правде сказать, я на минуту вообще забыл об убийстве. Я забыл обо всем, я видел только химика, его нечеловеческое лицо среди цветов, – ну, просто незрячий идол каменного века. Я размышлял о том, что бывают какие-то истинные чудища, какие-то каменные люди; но к делу это не имеет отношения. Быть плохим – одно, совершать преступления – другое, это не всегда связано. Самые страшные преступники не совершают никаких преступлений. Практический вопрос в другом: почему этот преступник совершил это преступление? Зачем казначею Бейкеру их убивать? Больше нам ничто не важно. Ответ – тот же самый, что и на вопрос, который я задал дважды. Где были эти люди почти весь день – тогда, когда не рыскали по часовням и лабораториям? Казначей сказал сам, что они говорили с ним о делах.

Так вот, при всем почтении к покойным, я не думаю, что они были умны. Их представления об экономике и этике – языческие и черствые. Их представления о пацифизме вздорны. Но в одном они разбираются – в делах. Буквально за несколько минут они могли убедиться, что тот, кто отвечает за деньги колледжа, – мошенник. Или иначе – истинный последователь учения о неограниченной борьбе за существование и выживании сильнейшего.

– Вы хотите сказать, что они собирались разоблачить его, а он поспешил их прикончить, – нахмурился доктор. – Остается множество непонятных деталей.

– Остается несколько деталей, которых я и сам не понимаю, – откровенно признался священник. – По видимости, все эти свечи в подземелье придуманы для того, чтобы выкрасть у миллионеров спички или удостовериться, что спичек у них нет. Но в главном я уверен, я просто вижу, как весело и беззаботно казначей перебросил спички рассеянному Крейкену. Так он и убил.

– Одного я не пойму, – сказал инспектор. – Откуда Бейкеру знать, что Крейкен сам не прикурит от его спичек? Все ж лишний труп…