Владимир Шеин - Трясина (не) равнодушия, или Суррогат божества

Когда я подъехал к дому Ирины, то обнаружил, что жилым это строение назвать вряд ли можно: сам дом покосившийся, в некоторых оконных проёмах отсутствовали стекла, впрочем, как и входная дверь, крыша во многих местах была повреждена, крыльцо отсутствовало, впрочем, как и калитка. Внутренний двор был захламлён и неухожен. Подойдя к дверному проёму, где должна была находиться входная дверь, я громко постучал о косяк, пытаясь привлечь чьё-либо внимание. Никакой реакции. Повторив эту процедуру и чуть не повредив руку, я прошёл внутрь дома. В этом одноэтажном строении имелось, судя по количеству дверей, три комнаты. Последовательно постучав во все три и не получив ответа, я стал обходить их. В первой никого не было, неудивительно, так как по её виду она являлась нежилой. Во второй я всё-таки обнаружил признаки жизни — прямо у порога на полу лежала девушка. Подойдя к ней и пощупав пульс, я удостоверился в том, что она жива, а также понял, что передо мной госпожа Зелянина. Её фотографию мне показывал Самсонов. В комнате был кавардак: всё разбросано, мебель частично повреждена, частично разбросана. У окна на столе стоял электрический чайник и небольшая электрическая плита, вероятно, Зелянина использовала комнату и как кухню, и как жилую.

Подняв Ирину на руки и положив её на стоявший рядом диван (никакой реакции с её стороны не поступило), я похлопал её по щекам, а когда это ни к чему не привело брызнул ей на лицо немного воды, которую взял из бутылки, стоявшей на столе. Зелянина сначала застонала, а затем открыла глаза. Её глаза сказали мне многое: в них была и тоска, и боль, и безысходность. Именно этого я и боялся. Наркоманы не пугают меня и не вызывают жалости, в большей своей части они безвредны. Они вызывают у меня чувства тоски и полного бессилия, так как помочь им практически невозможно, смерть ходит вокруг них и самостоятельно избирает способ, как убить: передозировка, заражение смертельной болезнью или тому подобное. И никто, чёрт возьми, никто ничего сделать не может.

Видя состояние Зеляниной, я сходил к столу, налил чайник и включил его, после чего принёс ей стакан воды. Оставив её одну, я дошёл до машины, взял из бардачка упаковку обезболивающих таблеток и несколько одноразовых пакетиков с кофе. Со всем этим я вернулся в дом. С Зеляниной мы пока не обменялись и словом: я, дождавшись готовности воды в чайнике (удивительно, но электричество отключено не было), сделал ей кофе, затем дал ей две таблетки, которые она молча приняла, запив водой. После этого она тяжело села, прислонившись к спинке дивана. Ирина равнодушно приняла чашу с кофе, которую я ей передал, поэтому решил, что можно попробовать начать беседу.

— Ирина, здравствуйте. Меня зовут Вячеслав Талызин. Я адвокат. — я старался говорить медленно. — Вы понимаете меня?

Зелянина в ответ лишь кивнула головой.

— Хорошо. Мне необходимо переговорить с вами, но, если вы откажетесь, я уйду. Вы ответите на мои вопросы? — снова утвердительный кивок.

— Ирина, меня интересует ваш друг Илья Костомаров. Вы согласны поговорить о нём?

— Д-да. — после продолжительного молчания и с явным трудом произнесла Зелянина.

— Хорошо. — я старался говорить тихо, спокойно, чтобы не провоцировать её. — Вам известно, что он мёртв?

— Да, туда ему и дорога. — прозвучал жёсткий ответ.

— Он вас обидел?

— Что я получу за наш разговор? — вдруг спросила Зелянина, видимо, приходя в себя.

— Что Вы хотите?

— Деньги.

— Нет. — тут я подпустил металла в голос. — Не спонсирую приобретение наркотиков. Но могу помочь.

— Как?

— Организовать частную клинику.

— У меня нет денег.

— Всё решаемо.

— Договорились. Когда ты сможешь это сделать? — Зелянина обозначила, что мы будем общаться на «ты». Меня это устраивало.

— После нашего с тобой разговора.

— Договорились. — безэмоционально отреагировала она. — Он меня не обидел, он меня просто использовал, как вещь, говорящую и живую куклу. Я за это получала от него наркотики. Он не был мне ни другом, ни любовником. Я — вещь, он — хозяин. Хорошо, что он сдох. Спасибо тому, кто это сделал.

— Вам что-либо известно об убийстве?

— Нет. В тот день я у него не была. Вернее, когда я подошла к его дому, там уже была полиция. Я ушла.

— У Ильи были враги?

— Да. Много. Он же не человек, он тварь. Сосущая деньги. Долгов не допускал, а если они возникали, то должник становился рабом. Вещью. — Зелянина повторялась.

— С тобой также произошло?

— Да.

— Ты часто бывала в квартире Костомарова?

— Иногда часто, иногда редко. Всё зависело от его желания играть со мной. Или я сама приходила к нему, умоляя дать дозу. Ох. — её лицо исказила гримаса боли. — Может денег дашь на дозу?

— Денег не дам. В квартире Костомарова ты встречалась с этим человеком? — я протянул ей фотографию Степана Фёдорова.

— Нет. — ответила она, мельком взглянув на фото. — Кто это?

— Степан Фёдоров. Он осуждён за убийство Ильи.

— Да? Значит это хороший человек. Я его с Костомаровым не видела. Но слышала о нём. Костомаров хвалился, что это его лучший клиент. Значит, богатый.

— Илья ничего не говорил о том, что у него есть проблемы с ним? Может конфликт какой?

— Наоборот. Он о нём всегда с удовольствием рассказывал, хвалился тем, что этот Фёдоров платит много, денег не жалеет.

— Понял. — я решил сменить тему. — А Турчинова ты знаешь? Сергея Витальевича?

— Дядю Серёжу? — переспросила Зелянина. — Конечно. Он часто бывал у Костомарова, хотя не наркоман. Дела у них какие-то были общие. Я за день до убийства видела его у Ильи, они ещё какой-то нож странный обсуждали.

— Какой нож? — я встрепенулся. — Не этот? — и протянул фотографию кортика.

— Ага. Этот.

— Что они говорили о ноже? — мне было без разницы, как правильно следует называть орудие убийства. Главное — информация!

— Дядя Серёжа принёс его и сказал Костомарову, что его необходимо передать этому, богатенькому, Фёдорову. Сказал, что Фёдоров обрадуется.

— Турчинов не говорил, почему он сам не передал нож?

— Нет. Костомаров его ещё все время спрашивал, дорогой ли он.

— Костомаров должен был его продать? За сколько?

— Этого не знаю, но нож точно должен был попасть к Фёдорову.

— Они не обсуждали, когда это должно было произойти.

— Вроде, нет. — Ирина задумалась или просто выключилась из разговора. — Хотя…. Дядя Серёжа сказал, что хорошо бы отдать нож на следующий день.

— В день смерти Костомарова?

— Получается, да.

— А почему ты называешь Турчинова дядей Серёжей? Давно знаешь его? — сменил я тему.

— Он добрый, жалел меня. Даже Костомарова ругал за то, как он со мной обращается. Один раз в частную клинику меня поместил, я после этого три месяца «чистая» ходила.