Джон Карр - Убийство арабских ночей

— Так что произошло?

— Значит, так, сэр, — немного приободрившись, начал Джемисон. — Продолжая обход, я проходил мимо музея, когда увидел, что около него спиной ко мне стоит этот парень; похоже, он держался руками за бронзовую дверь. Весьма респектабельный молодой джентльмен в вечернем костюме, хорошего телосложения, смахивающий на киноактера типа «глаз не оторвать». Я окликнул его и спросил, что он тут делает. Он ответил: «Пытаюсь войти; разве не видно?» Я сказал: «Предполагаю, сэр, вам известно, что это музей?» — «Да, — сказал он, — именно поэтому я и хочу попасть в него. Тут где-то наверху есть кнопка звонка, помогите мне найти ее». Ну, я еще раз указал ему, что музей закрыт, в нем не горит свет, и не лучше ли ему было бы отправиться домой. Он пришел в ярость, повернулся и сказал: «Если вас что-то смущает, то, да будет вам известно, я приглашен в частном порядке осмотреть музей; идти с вами я не собираюсь — и что вы в таком случае предпримете?» И тогда я сказал, — Джемисон раздул щеки, — что в таком случае буду вынужден его заставить. А он ответил — в первый раз услышал эти слова не с экрана: «Ваша дерзость будет наказана!» — вскинул трость и попытался ударить меня.

— Как-то все это странно, сэр, — с мрачным видом заметил сержант, поглаживая усы. — Провалиться мне, если я тут что-то понимаю. А вы, сэр?

— Продолжайте, Джемисон.

— Я перехватил его трость и осведомился — конечно, очень вежливо, — не хочет ли он пройтись до участка, чтобы инспектор задал ему несколько вопросов. Он тут же утихомирился. Замолчал. Захотел выяснить — каких вопросов? «Об исчезновении», — сказал ему я. Повел он себя как-то странно: не стал поднимать шума, как я предполагал, и двинулся вместе со мной, задавая мне вопрос за вопросом. Я ему ничего не сказал, сэр. И теперь он у вас в кабинете.

Джемисон, как вы понимаете, несколько превысил свои полномочия, но вся эта история начала обретать столь странные очертания, что я был ему только признателен. По коридору я прошел к своему кабинету и открыл двери.

Сегодня вечером вы услышите самые разные оценки тех людей, с которыми нам пришлось иметь дело. Я могу представить только свою. Человек, который сидел в плетеном кресле и при моем появлении сразу же поднялся, на мгновение смешался, не зная, как себя держать. Он производил достаточно внушительное впечатление, особенно в моем убогом кабинете. В первые секунды мне показалось, будто знаю его, и я мог поклясться, что мы где-то встречались. Это смутное ощущение не покидало меня, пока я не понял, в чем дело. Стоящий передо мной человек обладал типичной внешностью героя тысяч бульварных романов. Каким-то загадочным образом он обрел плоть и кровь и, чувствовалось, приложил немало усилий, чтобы выглядеть как можно убедительнее. (Надо сказать, он сам это знал.) Например, он был высок и широкоплеч; у него были твердые и мужественные черты симпатичного лица, которое так нравится дамским писательницам, со светло-голубыми глазами под дугами бровей; могу ручаться, он даже был покрыт загаром. Учтем набор и остальных штампов, включая изысканный вечерний костюм и победительное выражение охотника на тигров; ошибиться тут было просто невозможно. Но главным было впечатление, которое он производил. Пусть это и несколько абсурдно, но без большого труда можно было представить, как он легким движением пальца подзывает к себе камердинера, — и в то же время не покидало странное ощущение, что камердинер с трудом обратит на него внимание. Его можно было бы принять и за твердолобого педанта, но это сглаживалось его врожденным обаянием, словно в глубине души он был добродушным хвастуном и забиякой, но скрывал эти качества. Лет ему было примерно двадцать восемь. Пока он внимательно изучал меня светлыми глазами, выделявшимися на загорелом лице, у меня создалось впечатление, что, сохраняя внешнюю сдержанность, он что-то прикидывает и взвешивает, испытывая сильное внутреннее возбуждение. Затем он произвел какой-то приветственный жест своей тросточкой, очевидно решив строить отношения на дружелюбии, и, улыбнувшись, показал крепкие зубы.

— Добрый вечер, инспектор, — сказал он. Голос у него был точно такой, как и предполагалось — достаточно вспомнить очередной штамп. Он осмотрелся с непринужденным юмором. — Должен сообщить вам, что мне и раньше приходилось бывать и в полицейских участках, и в достаточно непрезентабельных кутузках. Но никогда не попадал в них, понятия не имея, почему я сегодня здесь оказался.

Я принял его тон.

— Что ж, сэр, — ответил я, — на тот случай, если хотите пополнить свой опыт, кутузка у нас довольно приличная. Прошу вас, садитесь. Курите?

Он снова опустился в мое кресло и принял предложенную сигарету. Сложив руки на рукояти тросточки, он наклонился вперед и вскинул брови, изучая меня с таким неподдельным старанием, что показалось, будто у него глаза закосили. Но, ожидая, когда я поднесу ему спичку, он снова расплылся в улыбке.

— Не могу отделаться от мысли, — с глубокой убежденностью продолжал он, когда я все же дал ему прикурить, — что у вашего полисмена не все дома. Естественно, я пошел с ним — видите ли, я обожаю приключения, и мне было интересно узнать, что будет дальше. — Блефовал он просто фантастически. — Лондон — скучное место, инспектор. И я нахожусь в постоянных сомнениях, чем заняться, куда пойти и что делать. — Он помолчал. — Роберт что-то сказал об «исчезновении».

— Да. Еще одна маленькая формальность, мистер…

— Маннеринг, — с готовностью подсказал он. — Грегори Маннеринг.

— Ваш адрес, мистер Маннеринг?

— Бери-стрит, Эдвардиан-Хаус.

— Ваша профессия, мистер Маннеринг?

— Ну, скажем… солдат удачи.

Несмотря на то что он продолжал откровенно блефовать, мне показалось, что я услышал в его словах какую-то скорбную нотку, но решил не обращать на нее внимания. Он продолжил:

— Давайте отбросим все это, инспектор. Может, вы сможете дать мне ответ, потому что я просто теряюсь в догадках. Дело вот в чем: сегодня днем я получил приглашение — личное приглашение — в одиннадцать вечера прийти осмотреть музей Уэйда…

— Понимаю. То есть вы знакомы с мистером Джеффри Уэйдом?

— Строго говоря, мы с ним никогда не встречались. Но предполагаю, что буду знать его более чем хорошо, ибо в будущем стану его зятем. Мисс Мириам Уэйд и я…

— Понимаю.

— Что, черт возьми, вы хотите сказать ЭТИМ своим «понимаю»? — очень тихо спросил он.

Моя обыкновенная реплика, которой обычно заполняют паузы, заставила его брови углом сойтись на переносице, и теперь у него был настороженный вид, с которым он смотрел мне прямо в лицо; но он взял себя в руки и засмеялся:

— Прошу прощения, инспектор. Готов признать, что несколько действую вам на нервы. Словом, когда я явился на место и увидел, что этот чертов дом совершенно темен, и в нем нет никаких признаков жизни… вот только не могу понять, почему Мириам так ошиблась с датой. Она мне звонила днем. Предполагалось, что тут будет весьма достойное сборище, включая Иллингуорда из Эдинбурга, специалиста по Азии, — вы должны были слышать о нем; он священнослужитель, который всегда выступает на таких встречах… И поскольку я всегда слабо разбирался в восточных делах, Мириам подумала… — У него изменилось настроение. — Господи, зачем я вам все это рассказываю? К чему эти вопросы? На тот случай, если вы не знаете…