Рекс Стаут - Фер-де-ланс (Острие копья)

Я решил выручить беднягу.

— Пошли-ка, Фред, — перебил его я. — Я подвезу тебя на родстере. Нам по пути.

Когда наш большой, чёрный, сверкающий лаком открытый автомобиль остановился на Салливан-стрит, у дома, который указала мне Мария, я почему-то подумал, что если наш красавец и уцелеет после стоянки здесь, он всё равно не будет уже таким сверкающим. Утопавшая в грязи улица была до отказа заполнена шумной итальянской детворой — сворой смуглых, черноглазых, повсюду шныряющих и всюду лезущих бесенят. Впрочем, наша славная машина попадала и в худшие передряги. Например, как в тот вечер, когда я гнался за юным Грейвсом, удиравшим от меня на быстроходной «Пирс Эрроу», с портфелем, полным изумрудов. По холмам, вверх и вниз, мы пересекли тогда весь округ Пайк, начиная от Нью-Милфорда, увязая по самые спицы в грязи под проливным дождём. Категорический приказ Вулфа был — ни единой царапины на машине, а если таковая появится, устранить немедленно. Родстер всегда должен сверкать, как новенький. Я вполне разделял это мнение шефа.

Меблированные комнаты, где бы они ни были, в районе фешенебельных Пятидесятых улиц, в старом особняке к востоку от Центрального парка, где так любят селиться девушки-художницы из хороших семей, или в итальянском квартале на Салливан-стрит, повсюду одинаковы. Эти отличались, пожалуй, только острым запахом чеснока. Мария Маттеи прежде всего познакомила меня с хозяйкой меблированных комнат, добродушной толстухой с влажными ладонями, носом пуговкой и перстнями на руках. Затем она повела меня наверх в комнату брата.

Пока Мария разыскивала девушку, слышавшую телефонный разговор, я осмотрел комнату. Она была довольно большая, в два окна, и располагалась на третьем этаже. Несмотря на потёртый ковер и расшатанную мебель, она производила впечатление опрятной, уютной и вполне пригодной для жилья. Правда, как только я открыл окно, с улицы ворвались отчаянные вопли детворы. Я выглянул, чтобы убедиться, что машина на месте.

В углу комнаты лежала пара больших чемоданов, один — старый, сильно потрёпанный, другой — поновее и покрепче. Они не были заперты. Потрёпанный чемодан был пуст, а тот, что поновее, был полон инструментов различной формы и величины, на некоторых сохранились ломбардные бирки. Здесь же лежали обрезки металла и дерева, пружины разных размеров и прочий технический хлам. Открыв шкаф, я увидел поношенный костюм, пару рабочих комбинезонов, пальто, две пары ботинок и фетровую шляпу. В ящиках бюро, стоявшего в простенке между окнами, я нашёл бельё и другие предметы мужского туалета — сорочки, галстуки, носовые платки, носки — в довольно обширном ассортименте для человека, который около года жил на иждивении сестры. В других ящиках лежала всякая всячина — шнурки, карандаши, старые фотографии, пустые жестянки из-под табака. В верхнем ящике, среди прочего, я нашёл пачку из семнадцати писем с итальянскими почтовыми штемпелями, перетянутую резинкой, а также в беспорядке сваленные счета, квитанции, листы писчей бумаги, вырезки из газет и журналов и собачий ошейник. На крышке бюро помимо расчёски, щётки для волос и прочей отвлекающей внимание ерунды, как сказал бы Вулф, лежала стопка книг, все на итальянском языке, кроме одной, снабжённой большим количеством чертежей и рисунков, рядом — разрозненные журналы «Работа по металлу» за три года. В правом углу у окна стоял простой деревянный стол с изрядно поцарапанной и изрезанной крышкой, к нему были прикреплены небольшие тиски, шлифовальный станочек и полированный круг с длинным шнуром и вилкой для розетки. На столе лежали инструменты, похожие на те, которые я уже видел в чемодане.

Я занимался осмотром шлифовального станка, чтобы определить, как давно им пользовались, когда в комнату вошла Мария Маттеи, а с нею девушка.

— Это Анна Фиоре, — представила её Мария.

Я поздоровался за руку с этим невзрачным созданием с землистым цветом лица — на нём, казалось, с колыбели застыл испуг, от которого ей до сих пор не удалось избавиться. На вид ей было лет двадцать. Я назвал себя и тут же добавил, что знаю со слов Марии, что она слышала разговор её брата по телефону в понедельник перед тем, как он ушёл. Девушка кивком подтвердила это.

— Вам, очевидно, следует вернуться в город, мисс Маттеи, — сказал я, обращаясь к Марии. — Мы с Анной справимся и без вас.

— Я могу вернуться в город к ужину, — возразила Мария.

Это меня разозлило. Дело в том, что я разделял мнение Даркина и не особенно верил в серьёзность опасений Марии, считая всю эту затею пустой тратой времени. Поэтому я, не стесняясь, сказал Марии Маттеи, что больше в ней не нуждаюсь и ей лучше вернуться к себе и поддерживать связь с Вулфом. Она бросила взгляд на Анну, вежливо улыбнулась мне, показав свои мелкие хищные зубки, и вышла.

Я поставил стулья так, чтобы мы сидели друг против друга, усадил Анну, сел сам и вынул блокнот.

— Тебе нечего бояться, Анна, — заверил я девушку. — Всё, что от тебя требуется, — это помочь мисс Маттеи и её брату, а за это, вполне возможно, мисс Маттеи тебе заплатит. Она тебе нравится?

Анна испугалась, словно не поверила, что кого-то может интересовать, кто ей нравится, а кто нет, но ответила сразу и охотно, словно ждала этого.

— Да, нравится. Она хорошая.

— А мистер Маттеи?

— Конечно. Он всем здесь нравится. Только, когда выпьет, девушке лучше держаться от него подальше.

— Как получилось, что ты слышала его телефонный разговор в понедельник вечером? Ты знала, что будут звонить?

— Откуда я могла знать!

— Мало ли что. Ты сняла трубку?

— Нет, сэр, это сделала миссис Риччи, хозяйка. Она велела мне позвать мистера Маттеи к телефону. Я крикнула ему. Я как раз убирала посуду в столовой, дверь в вестибюль была открыта, и я слышала разговор.

— Слышала, что он говорил?

— Конечно. — Она с некоторым удивлением посмотрела на меня. — Из столовой всегда слышно, когда говорят по телефону. Миссис Риччи тоже слышала. Она слышала то же, что и я.

— Что же он говорил?

— Сначала сказал: «Алло», потом сказал, что Карло Маттеи слушает, и спросил у того, кто звонил, что ему нужно. Потом он сказал: «Это моё дело. Расскажу при встрече» и ещё спросил: «Почему не у меня в комнате?» — и добавил: «Мне нечего бояться, я не из пугливых». Правда, миссис Риччи считает, что он сказал: «Не мне следует бояться», но она просто не расслышала. Он ещё сказал, что, конечно, деньги ему нужны, и хорошо бы побольше, и добавил: «Ладно, в семь тридцать на углу». А потом вдруг рассердился: «Сам заткнись, — сказал он, — мне-то какое дело…» И снова повторил: «В семь тридцать. Машину я узнаю». Вот и всё, что он сказал.

Анна умолкла.

— С кем он разговаривал?