Агата Кристи - Кривой домишко

Должно быть, мое лицо выражало непонимание, и она заметила это. Она заговорила торопливо и убежденно.

— Попытаюсь объяснить тебе, что я имею в виду. Возьмем, например, деда. Как-то раз, рассказывая нам о своем детстве в Смирне, он этак вскользь, небрежно упомянул о том, что заколол кинжалом двоих мужчин. Это произошло в какой-то уличной драке… кто-то кому-то нанес непростительное оскорбление… я даже толком не помню… однако об этом было рассказано как о чем-то совершенно естественном. Он сам практически забыл об этом эпизоде. Но в Англии услышать, как небрежно упоминают об убийстве, — это совсем другое дело.

Я кивнул.

— Это одна форма жестокости, — продолжала София. — Теперь возьмем мою бабку. Я ее едва помню, но слышала о ней много. Мне кажется, в основе присущей ей жестокости лежало полное отсутствие какого-либо воображения. Все эти предки с ее стороны, увлекавшиеся лисьей охотой… и старые генералы, всегда готовые к выяснению отношений с помощью пистолетов… Их моральные устои незыблемы, они очень самонадеянны и, ничуть не задумываясь, берут на себя право решать вопросы жизни и смерти.

— Не кажется ли тебе эта теория несколько натянутой?

— Вполне возможно, но… я всегда опасалась людей такого типа. Они бывают безукоризненно честны, но сама их честность жестока. Теперь возьмем мою мать. Она актриса и, конечно, просто прелесть, но она абсолютно лишена чувства меры. Мать принадлежит к числу тех законченных эгоистов, которые способны воспринимать все окружающее лишь с позиции собственных интересов. Знаешь, от этого иногда становится просто страшно. Или, например, Клеменси, жена дяди Роджера. Она занимается наукой… проводит какие-то очень важные исследования… в ней тоже присутствует жестокость и проявляется в ее прямолинейности и хладнокровии. Дядя Роджер — полная противоположность… это добрейший и милейший человек на свете, но он до ужаса вспыльчив. Уж если что-нибудь выводит его из равновесия, он совершенно не ведает, что творит! А что касается моего отца…

София помолчала, задумавшись.

— Отец, — медленно заговорила она вновь, — отличается, пожалуй, излишней сдержанностью. Никогда не знаешь, о чем он думает. Внешне он не проявляет никаких эмоций. По всей видимости, это некое подсознательное средство самозащиты против настоящих эмоциональных оргий, которые устраивает мать. Однако иногда это меня тревожит.

— Дорогая моя девочка, — сказал я, — ты напрасно взвинчиваешь себя. Ведь этак можно договориться до того, что каждый окажется способным совершить убийство!

— Мне кажется, что так оно и есть. Даже я.

— Только не ты!

— О да, Чарльз, меня нельзя исключать. Думаю, что тоже могла бы убить кого-нибудь… — Она помолчала минуту-другую и добавила: — …Но, конечно, в том случае, если бы игра стоила свеч!

Я рассмеялся. Просто не мог удержаться от смеха. И София улыбнулась.

— Может быть, я просто дурочка, — сказала она. — Но мы должны докопаться до правды в отношении смерти деда. Мы должны. О, если бы только убийцей оказалась Бренда… Мне вдруг стало очень жаль Бренду Леонидис.

По тропинке в нашем направлении быстрым шагом шла какая-то высокая женщина. На ней была видавшая виды старая фетровая шляпа, бесформенна юбка и довольно неуклюжий вязаный жакет.

— Тетя Эдит, — тихо сказала София.

Женщина несколько раз останавливалась и, наклонившись, внимательно рассматривала цветочный бордюр, окаймлявший дорожку. Наконец она подошла к нам. Я встал.

— Познакомься, тетя Эдит, это Чарльз Хейуорд. А это моя тетя, мисс де Хэвиленд, — представила нас София.

Эдит де Хэвиленд было на вид около семидесяти: копна небрежно заколотых седых волос, обветренное лицо и зоркие проницательные глаза.

— Рада познакомиться, — сказала она. — Слышала, что вы вернулись с Востока. Как поживает ваш отец?

Несколько удивленный, я ответил, что отец жив-здоров.

— Я его знала еще мальчиком. Знала и его мать. Вы очень на нее похожи. Вы пришли, чтобы помочь нам… или наоборот?

— Надеюсь помочь, — ответил я, чувствуя себя довольно неловко.

Она кивнула.

— Помощь нам была бы очень кстати. Дом просто кишит полицейскими. Шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из них. Некоторые весьма несимпатичные. Мальчику, который учился в приличной школе, не следует идти служить в полицию. На днях видела, как сынишка Мойры Кайноул регулировал движение возле Марбл-Арч. Просто перестаешь понимать, что есть что на этом свете! — Она повернулась к Софии. — Нянюшка искала тебя, София. Надо позвонить насчет рыбы.

— Не беспокойся, — ответила София. — Сейчас пойду позвоню.

Она торопливо направилась к дому. Мисс де Хэвиленд повернулась и медленно побрела в том же направлении. Я пошел с ней рядом.

— Не представляю себе, что бы люди делали без нянюшек, — сказала она. — Почти в каждой семье есть своя нянюшка. Даже когда дети вырастают, нянюшки и стирают, и гладят, и готовят обед, и выполняют всякую другую домашнюю работу. Преданные люди. Нашу я выбирала сама… много лет назад.

Она нагнулась и безжалостно выдрала из земли длинный извивающийся побег какого-то сорного растения.

— Терпеть не могу ползучие сорняки! Хуже их быть ничего не может! За все цепляются, всех душат… и до корня как следует не доберешься, потому что он тянется под землей.

Она наступила каблуком на плеть сорной травы и безжалостно растоптала ее каблуком.

— Плохи наши дела, Чарльз Хейуорд, — сказала она, поглядев в сторону дома. — Что думает обо всем этом полиция? Наверное, мне не следовало бы вас спрашивать? В голове не укладывается мысль, что Аристида отравили! Если уж говорить откровенно, то вообще трудно представить себе, что он умер. Я никогда его не любила… никогда! Но никак не могу свыкнуться с мыслью, что его нет в живых… Без него дом кажется таким… опустевшим.

Я молчал. Несмотря на лаконичность ее повествования, было совершенно ясно, что на Эдит де Хэвиленд нахлынули воспоминания.

— Я вспоминала сегодня утром… я ведь прожила здесь много лет. Больше сорока. Приехала, когда умерла моя сестра. Он сам попросил меня. Осталось семеро детей… Младшему едва минул годик… Разве могла я допустить, чтобы их воспитанием занимался какой-то даго? Конечно, этот брак в свое время был для всех неожиданностью. Мне тогда казалось, что Марсия была… как бы это сказать?.. околдована. Безобразный карлик, иностранец, простолюдин! Правда, когда я приехала, он предоставил мне полную свободу действий… няни, гувернантки, школа… И полноценная здоровая пища для детей… а не все эти странные блюда из риса и специй, какие обычно готовились, ему.

— И с тех пор вы живете здесь? — тихо спросил я.