Иван Бодунов - Записки следователя

Но дело повернулось совсем неожиданно. Когда Васильев вошел, комиссар сидел за столом, держа в руках его, Васильева, заявление.

— Значит, учиться хочешь? — спросил он.— В красные командиры?

— Прошу меня направить на курсы,—сказал Васильев.— А если нельзя на курсы, прошу откомандировать на бронепоезд.

— Так... — Комиссар посмотрел на Васильева.

Рост внушал доверие. Парень был высокий. Но силы в парне не чувствовалось. Тощая шея торчала из воротника гимнастерки. Пояс был застегнут на последнюю дырку. Щеки запали. Хоть и было ему восемнадцать лет, а казался он совсем еще мальчиком.

— Так... — повторил комиссар.— Никуда я тебя на бронепоезд не откомандирую. Мал еще. Мало каши ел. И на курсы краскомов нет у меня путевок. А учиться тебе верно надо. Вот прислали нам четыре путевки в первый Петроградский рабоче-крестьянский университет. Туда и пойдешь учиться. Есть там факультет следственно-розыскных работников и судей. Научат тебя, станешь советским сыщиком. Преступников будешь ловить. Бандитов. Понял?

Это было гораздо лучше, чем можно было себе представить. Уж Ваня-то ясно понимал, что значит быть сыщиком. Уж кто-кто, а он досконально изучил это дело. Ему были знакомы лучшие образцы сыскной работы. Как-никак похождения Пинкертона и Боба Руланда он помнил назубок.

— Согласен? — спросил комиссар.

— Согласен, товарищ комиссар,— сказал Васильев.

— Ну, иди собирайся и завтра можешь отправляться в бывший Таврический дворец. Будешь учиться, охрану нести, кормить тебя будут. Койку дадут. Не куда-нибудь вас в бараки загнали — бывший царский дворец вам, огольцам, предоставлен. Это ценить надо. Ясно?

Васильев шел в казарму в отличнейшем настроении. Будущее обещало тысячу увлекательных приключений. Впереди открывалась ясная и влекущая перспектива.

Товарищи по казарме ждали, что он скажет. Они радостно заулыбались, когда он сказал, что идет учиться в первый рабоче-крестьянский университет. Но когда он сообщил, что будет учиться на сыщика, наступило молчание. Васильев еще увлеченно рассказывал, какие интереснейшие перспективы открываются перед ним, но в молчании своих товарищей он почувствовал недружелюбие.

— Так... — сказал один.— Значит, идешь в легавые?

— Полицейская штучка,— сказал другой.

— Как раньше шпики за нашими ходили,— сказал третий,—так и ты теперь ходить будешь?

Образ Боба Руланда, бесстрашного защитника обворованных и ограбленных, померк. Уже не таким прекрасным виделось Ване будущее. Смелые прыжки, погони, пальба из револьвера — все это, конечно, очень хорошо, но приятно ли быть презираемым хорошими людьми, чувствовать себя отверженным?

Годом позже Иван смог бы поспорить со своими товарищами. Он попытался бы доказать им, что между легавым и оперативником, защищающим безопасность честных людей от воров, грабителей и убийц, есть колоссальная разница. Но тогда, когда шел этот разговор, он не был готов к спору и даже неясно себе представлял, что такое, собственно говоря, «легавый». Он недолго пробыл на полигоне, но уже привязался к новой для него среде красноармейцев и знал, что эта среда духовно выше и чище той, которая его окружала прежде. И вот теперь стать человеком, презираемым своими товарищами! Васильев не чувствовал себя в силах спорить.

Он провел беспокойную ночь. Он засыпал и просыпался, думал и к утру все для себя решил. Встав, он сразу пошел к комиссару. Он объяснил, что не хочет учиться на следователя. Комиссар даже растерялся:

— Почему?

Васильев ничего не объяснил, да, пожалуй и не хотел объяснять. В глубине души он чувствовал, что не могут его посылать учиться плохому. Комиссару он верил, да и название «рабоче-крестьянский университет» внушало полнейшее доверие. Просто он боялся осуждающих взглядов своих товарищей.

Комиссар был человек хороший, но флотская служба приучила его к решительному способу разговора. Страшно даже вспомнить, как он ругал Васильева. А удары его кулака, огромного, как молот, по письменному столу звучали почти с такой же силой, с какой звучал залп батареи. Васильев молча ждал, пока комиссар отойдет и успокоится. Всем на полигоне было известно, что у комиссара во время грозы гром гремит с оглушающей силой, но зато гроза проходит сравнительно быстро.

Действительно, отбушевала гроза, и комиссар сказал уже более спокойно:

— Ладно, бес с тобой. Пойдешь на сельскохозяйственный факультет. Ты из крестьян. Тебе сельское хозяйство привычно. И сегодня же отправляйся. Имей в виду, я распоряжусь, чтобы тебя с довольствия сняли и выбросили твою койку. А то опять передумаешь.

Обстоятельства как будто нарочно толкали Васильева на предназначенный ему путь. Кажется, сама судьба направляла его на предназначенную ему работу. Но не было еще в нем умения правильно самому выбрать дорогу, правильно решить вопрос о своем будущем. И вот вопреки обстоятельствам Иван Васильев свернул с пути, к которому он был предназначен своими способностями и своими склонностями.

Переехал Васильев в Таврический дворец. Жизнь была, пожалуй, здесь еще тяжелей. Та же вобла, тот же суп с горсточкой крупы, но уж картошку выменять негде. И до крестьян далеко, не доберешься, и времени нет. С временем было очень плохо. По сравнению с огромной потребностью в людях, которую испытывала окруженная врагами, еще не окрепшая Советская власть, ничтожно было количество тех, на кого она могла положиться. Из первого рабоче-крестьянского университета брали студентов, чтобы охранять Таврический дворец, банки, Смольный, продовольственные склады. Шайки бандитов ночью и днем действовали в Петрограде. Почти непрерывно на улицах замершего, пустынного города слышалась перестрелка. Патрули шагали по городу, зная, что из любого окна, из любого переулка может прозвучать выстрел винтовки или пулеметная очередь. Мало было у студентов спокойных ночей, но днем, несмотря ни на что, шли занятия. Почти никогда не бывало, чтобы весь курс сидел на лекции, да и те, кто сидел, клевали носом. Времени на сон почти не оставалось. Срок обучения был шесть месяцев. А сколько времени из этих шести месяцев уходило на особые задания! Лекции читали серьезные профессора. Они привыкли готовить специалистов за пять, а то и за шесть лет, они привыкли к тому, что перед ними сидели закончившие гимназию, сдавшие экзамены, хорошо подготовленные студенты. Сейчас они видели в аудиториях молодых ребят, в лучшем случае кончивших церковноприходское училище, голодных, измученных непрерывными нарядами, дежурствами и патрулированием. Профессора читали добросовестно, добросовестно слушали и студенты. Конечно, не могли из этого университета выйти квалифицированные агрономы, но для государства промедление было смерти подобно. Надо было переворачивать весь строй деревенской жизни. Нужны были люди, хоть немного знакомые с сельским хозяйством, и притом люди, на которых можно положиться. Они нужны были сейчас, сию минуту, через месяц, через полгода. Полгода! Как мало было этого для того, чтобы вырастить специалистов! И как трудно было ждать государству эти пол-года!