Элмор Леонард - Будь крутым

Бойкая такая еврейка. Эту маленькую гасиенду за высокой живой изгородью она продала ему за четыреста сорок девять тысяч и сама же отделала ему интерьер, не взяв за это платы и обставив дом мебелью в стиле ретро за тридцать тысяч, которую раздобыла в салоне своего родственника на Мельроуз. Домик был вполне мил, но миниатюрнее, чем Чили хотелось бы. Стоя в тесной гостиной, он сказал:

— Когда входишь в комнату, хочется повернуться, вы так не считаете?

Она ответила, что ему надо быть благодарным и за это: сколько киношников, раньше имевших прекрасные дома в Беверли-Хиллс, теперь ночуют в машинах. После выхода на экраны «Пропащего» она позвонила и поинтересовалась, не собирается ли он продать дом.

Но на картине он не разорился, получил свои продюсерские, а тут еще накапало за прокат «Поймать Лео» — что-то около миллиона в акциях ценных бумаг, хватит на то, чтобы купить свою студию и начать собственное производство. Но дело в том, что вкладывать собственные деньги в производство фильма у киношников почитается смертным грехом, чем-то совершенно неслыханным.

Чили налил себе ледяной воды, бросил туда несколько оливок с анчоусами, и тут в гостиной на его столе зазвонил телефон. Раздалось три звонка, прежде чем он смог подойти и ответить, но кто бы это ни был, трубку к тому времени уже повесили. Едва то же самое сделал и Чили, как в переднюю дверь позвонили; это был Даррил Холмс.

Даррил вошел со словами:

— Послушайте, это частный дом или укрытие? Вас здесь и не отыщешь.

— Вы заехали специально, чтобы посмотреть, как я живу? — спросил Чили. — Правда, утреннего кофе у меня не водится, но могу предложить вам выпить.

— Я отниму у вас буквально минуту, — сказал Даррил, стоя в дверях, но шаря взглядом по разномастной мебели гостиной. — Я только спросить, не знакомы ли вы случайно с Эдит Афен, супругой застреленного.

— Видел ее несколько раз, вот и все знакомство.

— Какого вы мнения о ней?

— Вы интересуетесь, слаба ли она на передок? Единственное, что могу сказать, что со мной этого не было.

— Вы намекаете, что это было с другими?

— Я ни на что не намекаю, Даррил. Плевать я хотел на эту Эди.

— Ну а о молодой девушке по имени Тиффани что скажете? Томми упоминал это имя?

— Это его секретарша. Теперь вам понадобилось узнать, изменял ли Томми своей Эди? Поговорите с другими, они вам могут с удовольствием об этом рассказать. От меня же вы этого не услышите.

— Дело в принципах, да?

— В уважении к памяти умерших, — сказал Чили. — А если Томми и совершал что-нибудь постыдное, остается лишь надеяться, что он успел покаяться, прежде чем испустил дух. Узнать мы об этом никогда не узнаем, правда?

Чили сказал это с такой торжественной и важной миной, что лицо Даррила выразило недоумение. Он глядел на него, не понимая, шутит Чили или действительно желает порассуждать о высоких материях. Не дождавшись от Даррила ответной реплики, Чили сказал:

— Тиффани? Да, Томми говорил что-то о ней, но говорил, кажется, мельком. Это было, когда мы обсуждали героиню картины.

— Он не сказал, что живет с ней?

— Да нет, он вообще не говорил о ней всерьез. Сказал что-то насчет девушки с хвостом на голове а-ля индеец. Я уже встал тогда из-за стола, чтобы пойти в уборную.

— Да, это была счастливая идея — пойти пописать. И больше Томми ничего вам не сказал?

— Когда я уже шел к выходу, он сказал: «Подумай, кто мог бы сыграть в картине меня?»

— Вы серьезно собирались снимать картину?

— Сказать по правде, сейчас в отношении этого я настроен серьезнее.

— Это потому, что героя кокнули?

— Неплохое начало.

— Но если картина о нем…

— А потом действие переносится в прошлое — почему его кокнули, вот вам и сюжет готов. А можно сделать картину не о нем, а о девушке-певице, мечтающей сделать карьеру. Тогда персонаж, списанный с Томми, имеет всего одну сцену.

— Ну а потом что будет?

Чили пожал плечами.

— Подождем, пока обозначатся нужные мне персонажи.

— Вы Дерека Стоунза знаете?

— Не знаком с ним.

— Но вы знаете, о ком я говорю?

— Ну да, это рокер. Парень с кольцом в носу.

— И проколотыми сосками, — уточнил Даррил. — Носит цепи и чего только не навешивает на себя. Зачем ему этот пирсинг, вы не знаете?

— Привычка такая у ваших.

Услышав эти слова, Даррил насупился.

— Что вы имеете в виду, какие это «ваши»?

— Соплеменники, выходцы из Африки. Втыкают палочки в ушные раковины. Вырезают на теле тотемы своего племени. А каково, например, оттягивать нижнюю губу наподобие утиного клюва?

— А что, ваши люди себя никак не украшают? — парировал Даррил.

— Ну, всяким тряпьем — да, но и черные это делают.

— Не раскрашивают лицо, как Мел Гибсон в «Храбреце»? Там у него вообще пол-рожи синяя.

— Ну так это в Шотландии же!

— Какая разница? Он белый, стало быть, тоже из «ваших».

— Если хотите знать, я итальянец с испанско-пуэрториканской примесью по отцовской линии.

— Про итальянцев я не знаю, а вот если вы пуэрториканец, то вполне возможно, что в ваших жилах тоже малость негритянской крови течет. Если, конечно, вы не чистокровный эспаньол, в чем я сильно сомневаюсь. Так что нечего мне зубы заговаривать насчет ваших и не ваших, — сказал Даррил.

Последовала продолжительная пауза — эдакие два франта в прекрасно сшитых костюмах схлестнулись друг с другом.

Потом Чили сказал:

— Я не то чтобы вашу расу собирался обидеть. — И добавил: — Хотите холодной водки и туда бросить оливок с анчоусами?

— Да, в общем, я не против, — произнес Даррил и, пройдя в комнату и еще раз оглядевшись, удивился: — В чем дело? Похоже, бабка ваша, померев, вам эту мебель в наследство оставила!

Телефон зазвонил, когда он жарил себе на ужин две «Постные кухни» — кусок «курицы под апельсиновым соусом» и «курицы маринованной».

— Ты не откинул копыта?

Он узнал ее голос — голос старой его приятельницы Элейн Левин, вернувшейся на студию «Тауэр» в качестве главного менеджера по производству.

— Как ты узнала?

— Это было в новостях.

— Я имею в виду то, что я там был.

— Мне это рассказали по телефону четверо независимо друг от друга. Одна моя приятельница сама там в это время завтракала. Она видела, как ты удалился в уборную.

— И, как я думаю, это единственная причина того, что я еще жив. Элейн, я знаю, что ты сейчас скажешь.

— Что-нибудь насчет мочевого пузыря, которому ты обязан жизнью? Я удивилась, потому что не знала, что ты дружишь с Томми Афеном.

— Я и не дружу. Он хотел, чтобы я снял картину про него и его путь от рэкетира до руководителя рекорд-фирмы. Поначалу я не был в восторге от этой идеи.

— А теперь у тебя перед глазами так и замелькала реклама картины о том, как застрелили Томми.