Чингиз Абдуллаев - Взгляд Горгоны

— Господи, — продолжал шептать Горбовский, слушая своего собеседника.

— После первого письма он собирался положить вам на стол и второе. Но, увидев меня в доме, понял, что вы вызвали эксперта. Я ведь сразу подумал об Антоне, как только узнал, что конверт не положили на стол, как раньше, а бросили в комнату. Он побоялся входить в ваш кабинет, узнав, что я провожу расследование. Когда я спустился вниз, чтобы сообщить вам о визите Наташи, оставившей и свое письмо, он бросил тот самый конверт.

После этого он, конечно, не спал, чутко прислушиваясь ко всякому шуму в доме. И услышал, как мы пришли к его бабушке и стали расспрашивать про журнал, из которого были вырезаны буквы. Он вдруг вспомнил, что журнал и газеты сложены у гаража. Но добежать туда он бы не успел, так как ему пришлось бы делать большой крюк. Однако Антон — хороший пловец. Он выбежал из дома в трусах и майке, скинул их у бассейна, прыгнул в бассейн, проплыл пятьдесят метров и увидел копавшегося в старых газетах Сашу. Конечно, Антон не хотел его убивать, он взял полено, чтобы оглушить Сашу, что он, собственно, и сделал. Затем, забрав журнал, который мы искали, снова вернулся обратно тем же путем. Вы еще говорили, что никто бы не успел добежать до гаража за такое короткое время. Конечно, никто не успел бы добежать. Но доплыть мог только ваш сын. Вы, наверно, приняли меня за сумасшедшего, когда я везде трогал траву. Так вот, трава рядом с упавшим Сашей была мокрая, а трава у дома уже сухая. А ведь Акоп начал поливать от гаража. Я слышал, как он об этом вам говорил, перед тем как уехал домой. Почему там трава была мокрой, а рядом с домом сухая?

— Я об этом не подумал, — признался Горбовский.

— Ваш сын проплыл обратно, оделся и вернулся в дом. Как раз в тот момент, когда мы вышли из комнаты его бабушки и постучали в дверь комнаты вашего брата. Вот тогда Антон и вышел, демонстрируя свое алиби. Он был очень напуган. Ну а потом вы обманули его друзей, перебросив чемодан, набитый старыми газетами. И он понял, что вы все равно не заплатите. Тогда он послал все фотографии Наташе, которая их уничтожила. Вот, собственно, и все. «Медузой горгоной» был ваш собственный сын Антон.

— Нет, — выдохнул потрясенный Горбовский, — я вам не верю. Этого не может быть. Я вам не верю. Вы лжете. Мой сын… нет, я не верю…

— Очень легко доказать все мои слова, — грустно улыбнулся Дронго, — достаточно запросить в конце месяца счет за мобильный телефон вашего сына, который наверняка вы и оплачиваете. Проверьте, кто именно разговаривал сегодня в пять часов утра и позже. Я не думаю, что кто-то из ваших близких вел интенсивные переговоры именно в это время. Посмотрите на время, и вы убедитесь, что я сказал вам правду. Это можно проверить и сегодня, если есть крайняя необходимость, как мы и предполагали сделать.

— Нет, нет, — шептал Роман Андреевич, — я вам все равно не верю. Бедный Антошка. Такого не может быть. Я не знал, что она ему нравилась.

— Существуют законы, которые нельзя нарушать, — строго сказал Дронго, — нельзя заводить любовницу в собственном доме, разрешая ей оставаться под одной крышей с вами и вашей женой. Рано или поздно это кончается трагически. Хорошо еще, что кончилось именно так. Антон, конечно, безутешен, он тоже любил Наташу, но в его годы подобные неудачи легко забываются. А вот фотографии, которые он нашел, ему так легко не забыть. На вашем месте я бы сейчас пошел к нему, чтобы попытаться поговорить с ним, постараться объясниться. У вас есть уникальная возможность, Роман Андреевич, спасти ваши отношения с сыном. Я думаю, что не он виноват в том, что произошло, а вы. Только вы.

— Я еще должен просить у него прощения? — разозлился Горбовский. — Он чуть не убил Сашу, меня шантажировал, из-за него Наташа уехала. А я должен у него прощения просить? Я его в лучший институт устроил, плавательный бассейн ему построил, такую машину купил. И еще я виноват?

— Да, — сурово сказал Дронго, — виноваты только вы. Однажды вы уже сделали ему больно, разведясь с его матерью. Сейчас вы сделали ему больно во второй раз, когда он узнал, что вы всем врете и обманываете свою вторую жену, встречаясь со своей любовницей прямо у себя в доме. Причем с женщиной, которая нравилась и ему. Извините меня, Роман Андреевич, но я действительно считаю, что в ваших запутанных отношениях виноваты только вы. И у вас сегодня утром остался последний шанс исправить отношения с собственным сыном. Хотя, как вам будет угодно. В конце концов, это уже ваше личное дело, а в личные дела я не обязан вмешиваться. В любом случае тайны больше не существует. «Медуза горгона» — ваш собственный сын Антон.

Дронго тяжело поднялся из своего кресла. И пошел к выходу, ничего больше не сказав. Его шаги долго раздавались в доме, а затем на посыпанной гравием дорожке, ведущей к воротам. А Горбовский еще минут двадцать сидел, словно прикованный к своему креслу. Но он все-таки был сильным человеком. И поэтому, заставив себя подняться, он пошел деревянными ногами к лестнице. Медленно поднялся на второй этаж и прошел к комнате своего сына. Толкнул дверь. Сын спал, раскрывшись. У него было обиженное, заплаканное лицо. Наверно, события сегодняшней ночи не прошли для него бесследно. Увидев лежавшего в крови Сашу, которого он хотел только оглушить, несчастный парень бросил полено и убежал в смятении. И утром, когда выяснилось, что вместо денег в чемодане была старая газетная бумага, а Наташа все-таки уезжает, он плакал от досады и обиды.

Горбовский подошел к его кровати, сел рядом, поправил одеяло, укрывая сына. И положил руку ему на голову.

— Антошка, — неожиданно выдавил он, — простишь ли ты меня когда-нибудь?