Хью Лори - Торговец пушками

– Ты что? Шизанулся?

– Просто хочу взглянуть.

– Взглянуть на что? – Латифа была в бешенстве, будто я решил бросить ее здесь навсегда. – Бернард на крыше, ему и так все видно. Зачем тебе на улицу?

Я втянул воздух сквозь зубы и снова сверился с часами:

– Это дерево меня беспокоит.

– Ты что, хочешь взглянуть на какое-то долбаное дерево?

– Там ветви свисают через стену. Я просто хочу взглянуть, все ли в порядке.

Латифа подошла к окну, встала рядом со мной. Поливалка все работала.

– Какое дерево?

– Вон то, – ответил я. – Араукария.

Десять минут шестого.

Солнце опустилось почти наполовину.

Латифа сидела у подножия центральной лестницы, растирая башмаком мраморный пол и забавляясь со своим «Узи».

Я смотрел на нее и вспоминал – о нашем с ней сексе, разумеется. Но не только. Я вспоминал, как мы вместе смеялись – или расстраивались. И еще о спагетти. Временами Латифа могла довести до белого каления кого угодно. Она определенно была конченым человеком, полной безнадегой во всем, что только можно себе представить. Но в то же время она была замечательной девчонкой.

– Все будет хорошо, – сказал я.

Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Интересно, о чем она сейчас думает? О том же, что и я?

– А кто, мать твою, сказал, что не будет?

Латифа пробежалась пальцами по волосам, взъерошила, занавесилась ими от меня. Я рассмеялся.

– Рикки! – громко позвал Сайрус, перегибаясь через перила второго этажа.

– Что?

– Давай наверх. Сиско зовет.

Заложники рассредоточились по всему ковру – головы свесились на грудь, спина прижата к спине. Дисциплина несколько ослабла, так что некоторые даже осмелились вытянуть ноги за край ковра. Трое или четверо напевали что-то из «кантри» – негромко и без особого энтузиазма.

– Что? – спросил я.

Франциско жестом указал на Бимона, протягивавшего мне телефонную трубку. Я насупил брови и отмахнулся – словно на другом конце была моя жена, а я все равно буду дома через полчаса. Но Бимон продолжал протягивать трубку.

– Им известно, что вы американец. Я пожал плечами: ну и что?

– Поговори с ними, Рикки, – велел Франциско. – От нас не убудет.

Я снова пожал плечами – угрюмо, мол, господи, что за пустая трата времени – и лениво двинулся к столу.

– Америкос хренов, – прошептал Франциско.

– Пошел ты! – огрызнулся я и поднес трубку к уху. – Да?

В трубке щелкнуло, затем загудело, затем снова щелкнуло.

– Лэнг?

«А вот и мы», – подумал я.

– Да, – ответил Рикки.

– Как поживаете?

Это был Рассел П. Барнс, главный засранец здешних мест, и даже через шипение помех его голос звучал покровительственно и самонадеянно.

– Какого хера вам надо? – отрезал Рикки.

– Помаши нам, Томас, – сказал Барнс.

Знаком я попросил у Франциско бинокль, он протянул мне его через стол. Я пододвинулся к окну.

– Теперь чуточку влево, – сказал Барнс.

На углу квартала, внутри заслона из джипов и армейских грузовиков, стояла группа мужчин. Некоторые в форме, некоторые – без.

Я подкрутил бинокль, перед глазами запрыгали дома и деревья, а затем промелькнул Барнс. Я повел биноклем назад и зафиксировал: вот он – телефон возле уха, бинокль у глаз. Он и в самом деле махал рукой.

Я проверил остальных, но серых брюк в полоску не обнаружил.

– Я просто поздороваться, Том, – сказал Барнс.

– Ясно, – ответил Рикки.

Линия потрескивала, мы выжидали. Я знал, что по части терпения ему со мной не тягаться.

– Так что, Том, – не выдержал он, – когда нам ждать вас оттуда?

Я оторвался от бинокля и взглянул на Франциско, на Бимона, на заложников. Я смотрел на них, но думал совсем о других людях.

– Мы не выйдем, – сказал Рикки. Франциско медленно кивнул.

Я приложился обратно к биноклю: Барнс смеялся. Он отодвинул трубку от лица, и я не мог слышать его смех, но зато прекрасно видел запрокинутую голову и белый оскал зубов. Затем он повернулся к остальным, что-то сказал, и они тоже рассмеялись.

– Само собой, Том. Я имею в виду, когда вы лично…

– Я не шучу, – перебил его Рикки, но Барнс продолжал улыбаться. – Кто бы вы ни были, у вас ничего не выйдет.

Барнс покачал головой, явно наслаждаясь моим спектаклем.

– Может, вы и умный малый, – сказал я и увидел, как он кивнул. – Может, вы и образованный. Может, вы даже колледж заканчивали. А то и аспирантуру…

Смеха на лице Барнса чуть поубавилось. Это было приятно.

– Но что бы вы там ни пытались сделать, у вас все равно ничего не выйдет.

Он опустил бинокль и уставился прямо в мою сторону. Нет, не потому, что хотел разглядеть меня. Он хотел, чтобы я мог видеть его. Его лицо превратилось в камень.

– Уж поверьте мне, мистер Аспирант. Барнс застыл изваянием, и глаза его лазером пронзали двести ярдов разделявшего нас пространства. Затем я увидел, как он что-то прокричал и приложил трубку обратно к уху:

– Послушай, ты, говнюк, мне насрать, выйдешь ты оттуда или нет. А если и выйдешь, то мне по хрену, выйдешь ты сам или тебя вынесут в большом резиновом мешке. Или даже во множестве маленьких резиновых мешков. Но я должен предупредить тебя, Лэнг… – Он плотнее прижал ко рту телефон, и, клянусь, я услышал, как брызжет его слюна. – Только попробуй помешать прогрессу. Ты понял, о чем я? Все должно идти так, как должно идти.

– Само собой, – сказал Рикки.

– Само собой, – сказал Барнс.

Я видел, как он повернул голову и кивнул.

– Взгляни-ка направо, Лэнг. Голубая «тойота». Я послушался – в бинокле промелькнуло лобовое стекло. Я навел изображение на него.

Наим Умре и Сара Вульф – бок о бок на передних сиденьях «тойоты» и пьют что-то горячее из пластмассовых стаканчиков. В ожидании начала финальной игры. Сара смотрела куда-то вниз – на что-то или просто ни на что, – а Умре рассматривал себя в зеркале заднего вида. Казалось, ему было по душе то, что он там видит.

– Прогресс, Лэнг, – сказал голос Барнса. – Прогресс – это хорошо для всех.

Он замолчал, и я вновь скользнул биноклем влево – как раз вовремя, успев застать его улыбку.

– Послушайте, – сказал я, добавляя в голос нотки беспокойства, – дайте мне просто поговорить с ней, пожалуйста.

Краем глаза я видел, как Франциско выпрямляется на стуле. Нужно было срочно успокоить его, снять напряжение, так что я отвел руку с телефоном в сторону и застенчиво улыбнулся ему через плечо:

– Это моя мама. Переживает за меня. При этом мы оба тихонько засмеялись.

Я снова прищурился в бинокль. Барнс стоял рядом с «тойотой», Сара по-прежнему сидела в машине, но уже с телефонной трубкой, а Умре наблюдал за ней.

– Томас?

Ее голос звучал тихо и хрипло.

– Привет, – ответил я.

Пока мы беззвучно обменивались мыслями, в трубке стояла шипящая тишина. А затем Сара произнесла: