Виктор Михайлов - Бумеранг не возвращается

— Что случилось? — проникаясь волнением Крылова, спросил полковник.

— В десять часов вечера на мою дочь было совершено покушение с целью ограбления…

— Что с ней?

— Жизнь ее вне опасности.

— Она в сознании?

— Да. Я говорю от Склифосовского.

— Хорошо, я сейчас приеду, — сказал полковник и, позвонив в гараж, потребовал машину.

Когда полковник Каширин приехал в институт имени Склифосовского, он уже не застал Крылова, а Машенька заснула.

Дежурный врач, пожилая женщина, грубоватая, как большинство сердечных людей, скрывающих свою мягкость за нарочитой грубостью, вышла к нему в приемную:

— Вас интересует Мария Крылова? Небольшое травматическое повреждение. Девушку спасла теплая меховая шапка. Удар был сильный…

— Удар чем? — уточнил Каширин.

— Тяжелым предметом.

— Скажите, доктор, вы можете разрешить мне небольшую беседу с девушкой?

— Она только сейчас уснула.

— Вот мой телефон. — Каширин вырвал из блокнота листок и передал его врачу. — Я прошу, как только вы сочтете это возможным, позвонить мне. — Полковник посмотрел на часы и, почувствовав непреодолимую усталость, решил ехать домой.

В девять утра Каширин побрился, принял душ и, как всегда, бодрый и свежий, вышел на улицу по сигналу машины.

Непогода улеглась. Было солнечно и безветренно. Выпавший за ночь снег больно слепил глаза. В обычные шумы проснувшегося города, словно птичий перехлест, врезался звон скребков и лопат.

Каширин постоял у подъезда. На чистом морозном воздухе дышалось легко. Подумал и, отпустив машину, пошел пешком. Придя в Управление, у себя на столе полковник нашел обстоятельный ответ МУРа на телефонный запрос по делу покушения на Марию Крылову:

«…Удар был нанесен в затылочную часть головы бутылкой. Следователем Куприяновым была найдена эта бутылка в снежном сугробе. Обнаруженные на бутылке отпечатки пальцев были сфотографированы. Оказалось, что некоторые пальцевые узоры чрезвычайно характерны, к тому же отпечаток одного из пальцев имел след рубца, проходившего через всю фалангу.

Проверка большого числа дактилокарт на зарегистрированных преступников позволила установить, что отпечатки пальцев на бутылке принадлежат Николаю Пряхину, 1916 года рождения, он же Борис Катков, он же Василий Лыньков, по кличке Васька Конь, осужденному согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года. Бежал из места заключения в октябре прошлого года».

«Октябрь, ноябрь, декабрь, — мысленно подсчитал полковник, — три месяца такой негодяй на свободе!»

Вошел капитан Гаев и доложил:

— Звонили из института имени Склифосовского, просили вас, товарищ полковник.

— Когда экспресс прибывает в Ленинград? — спросил Каширин.

— В одиннадцать тридцать, — ответил Гаев.

Полковник посмотрел на часы. Времени достаточно, можно побывать у Крыловой.

— Если Никитин даст о себе знать, сообщите мне. Я буду в Управлении к одиннадцати тридцати, — распорядился полковник и вышел из кабинета.

Крылову поместили в отдельную палату. Сквозь большое, до самого потолка окно щедрые солнечные лучи заливали комнату. На столе около кровати стояла корзина пышных гортензий.

Маша встретила Каширина смущенной улыбкой, как бы говорящей: «Ну вот, опять я беспокою вас своими делами…» Она протянула ему руку, и полковник ощутил крепкое пожатие ее тонких горячих пальцев.

Смуглое, похудевшее лицо ее с легкой краской румянца на щеках, на фоне белоснежных бинтов, прикрывающих голову, казалось темным, как на фресках старинного новгородского письма.

— Не думал я, Машенька, что доведется встретиться с вами здесь, в больничной палате…

— Не надо, Сергей Васильевич, — перебила она, — все хорошо и через несколько дней я буду дома.

— Врачи ограничили нашу беседу временем, поэтому я прошу вас, Машенька, если это вас не очень утомит, рассказать мне все, что вы сами найдете нужным.

— Рассказ будет короткий, — предупредила она. — В десять часов вечера я вышла пройтись перед сном. Люба осталась в санатории смотреть кинофильм. В парке было безлюдно. Шел снег, и сильный ветер раскачивал фонари. Вдруг передо мной оказался человек, невысокий, коренастый. Он был одет в кожаную тужурку на молнии и меховую шапку. Он спросил меня: «Вы Мария Крылова?» Когда я ответила утвердительно, он сказал: «Дел к вам никаких не имею, хотел познакомиться». Я повернулась к нему спиной и пошла в санаторий. Потом я услышала за собой его шаги и… больше я ничего не помню. Когда я пришла в себя, около меня был папа и я лежала здесь, в этой комнате. Пропало кольцо… его кольцо… часы…

— Это был «ход Конем», — задумавшись сказал Каширин.

— Вы думаете, это…

— Да, это Роггльс.

— За что?

— Вы слишком много знаете, и вас решили убрать с дороги.

Машенька откинулась на подушку и отвернулась. Оставив след по ее щеке, сбежала слеза. Преодолев минутную слабость, она сказала:

— Он должен заплатить за все…

— Мы предъявим ему большой счет, можете в этом не сомневаться. Он заплатит за все, и за эту слезу тоже.

Полковник простился и ушел. По дороге в Управление он заехал в цветочный магазин и, заказав корзину цветущей сирени, послал ее Маше Крыловой.

Когда Каширин приехал в Управление, его уже ждал секретарь с дешифрованной телеграммой: «ВЫЕХАЛ ТАЛЛИН тчк ЖДУ УКАЗАНИЙ ПОЧТУ ТАЛЛИНСКОГО ВОКЗАЛА тчк», — прочел полковник.

— Ну и денек! — только и мог произнести Каширин.

— Ответ будет? — спросил секретарь.

— Да, конечно.

«НЕСЕТЕ ПОЛНУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ тчк ДЕРЖИТЕ СВЯЗЬ тчк СЛУЧАЕ НЕОБХОДИМОСТИ СВЯЖИТЕСЬ ЭРНЕСКАСОМ тчк», — написал полковник и передал секретарю.

Оставшись один, полковник задумался. Роггльс торопливо пробирался на Запад. Конечно, его можно было снять с поезда еще на пути в Ленинград, но это было бы неразумно. Очевидно, где-то в Эстонии у Роггльса есть возможность просочиться через границу. Надо было выяснить, что это за возможность.

Размышления полковника были прерваны вошедшим капитаном Гаевым:

— Товарищ полковник, из МУРа сообщает следователь Куприянов, что Николай Пряхин, Конь, задержан и находится в МУРе. Куприянов спрашивает, вы приедете на допрос или доставить арестованного в следственную часть Управления?

— Закажите машину и предупредите Куприянова, я буду у него через полчаса, — сказал Каширин и, позвонив генералу, попросил принять его.

Ровно через полчаса полковник был в уголовном розыске. Куприянов, закончив все формальности начальной стадии допроса, ждал полковника.

Пряхин держался на допросе вяло и безразлично. Ему было все равно: оставалось восемнадцать лет по старому приговору, новый срок за побег из лагеря, да еще разбой в Истре. «Дадут на полную катушку!» — думал Конь, и это наполняло его тупым безразличием ко всему тому, что говорилось в этой комнате.