Виктор Михайлов - Бумеранг не возвращается

— Почему на двадцать пять и сорок? — спросил Никитин.

— Я рассчитал так: если первая передача была на волне двадцать метров, а вторая на тридцать, то третья будет на двадцати пяти или сорока. Мой расчет оказался верным, следующая передача была на волне двадцати пяти метров, затем на сорока и тридцати пяти метрах. В заключение неизвестный передал свой позывной номер — «777».

— Вы сохранили запись передачи? — спросил Никитин.

Запись, сделанная Жбанковым, выглядела так:

Волна 20 м = 777, 499181, 9831, 25231, 46272.

»30 м = 47152, 47151, 22211, 22212.

»25 м = 3273, 284232, 387101, 38751.

»40 м = 289132, 46773, 47282, 281202.

»35 м = 7382, 29572, 62673, 85263, 777.

Дешифровка была сложным делом, требующим больших специальных знаний и опыта. Этим вопросом в управлении занимались специалисты, но и того, что знал Никитин, было достаточно, чтобы уяснить себе всю сложность предстоящей задачи. Ему было совершенно непонятно наличие в шифре чисел с разным количеством знаков.

— Трудно? — как бы угадывая его мысли, спросил Жбанков.

— Очень, — согласился Никитин. — Так трудно, что и не знаю, что думать…

— Скажите, Степан Федорович, это может иметь какое-нибудь значение?

— Не понимаю, что?

— Ну, вот эти числа, переданные в эфир?

— Не знаю. Быть может, это мистификация какого-нибудь радиошутника. А быть может… Во всяком случае, вы кому-нибудь рассказывали об этом?

— Нет. Я не говорил об этом даже жене. В радиоклуб звонил, но…

— На их скромность мы можем рассчитывать.

Никитин поблагодарил Жбанкова, простился и, выйдя из дома, поехал в противоположный конец Москвы, на специальную радиостанцию, которой, быть может, удалось подстроиться на прием неизвестной станции и, как надеялся Никитин, определить пеленг.

Сведения, полученные Никитиным на радиостанции, были малоутешительны. Правда, здесь также слышали неизвестную станцию, но записали только последние девять чисел. За короткое время передачи запеленговать неизвестную станцию не удалось.

За несколько дней до того, как коммерсант Мехия Гонзалес появился в Советском Союзе, по ту сторону океана произошли небезынтересные события.

Появившаяся в газете «Спикен Ньюс» статья «Сталинград сегодня» вызвала переполох. Смелые люди в кулуарах редакции говорили, что эта статья — укол камфары для газеты, страдающей упадком сердечной деятельности на почве хронической лжи и обмана своих читателей.

Интерес спикенбургских граждан к каждому слову правды о Советском Союзе был так велик, что уже в полдень ни в одном киоске Спикенбурга нельзя было достать газету.

Ричард Ромбс, проживающий в Марсонвиле, получил «Спикен Ньюс» на следующий день. Прочтя «Сталинград сегодня», он чуть не подавился сигарой. В результате энергичной деятельности упомянутого Ричарда Ромбса удалось выяснить, что автор этой статьи Патрик Роггльс является специальным корреспондентом агентства «Марсонвиль Ньюс Сервис» в Москве, а мать Роггльса мирно проживает здесь же в Альтаире.

На следующий день газета порадовала своих читателей статьей самого господина Ромбса. Автор метал громы и молнии против «Красного Роггльса» и требовал его мать, мисс Роггльс, к ответу.

Элизабет Роггльс ни жива ни мертва с утренним поездом приехала из Альтаира и предстала перед грозной комиссией по расследованию антипатриотической деятельности.

Старушка заявила: «Мой Патрик был всегда хорошим, любящим сыном, воспитанным в добропорядочной строгой семье. Каждое воскресенье Пат посещал церковь. Я положительно не понимаю, как он мог написать что-нибудь неугодное богу и Марсонвилю!»

Наконец, шум, поднятый Ричардом Ромбсом вокруг статьи «Сталинград сегодня», докатился и до сенатора Мориса Поджа.

Дело Роггльса подвернулось кстати. Потерпев целый ряд неудач в расследовании «красной крамолы» в Марсонвильском университете, Морис Подж ринулся на Красного Роггльса.

С легкой руки достопочтенного мистера Ромбса дело Роггльса покатилось, точно снежный ком с горной вершины, обрастая все новыми и новыми подробностями. На страницах газет запестрели заголовки: «Коммунист Роггльс», «Роггльс предает интересы нации», «Элизабет Роггльс отрекается от своего сына!», «Вон из Марсонвиля Красного Роггльса!».

Наконец, неистовство Мориса Поджа достигло предела. Случилось это тогда, когда в руки сенатора попала книжка «Предатели нации», принадлежащая перу того же Патрика Роггльса.

В этой книжке Роггльс разоблачал преступные связи марсонвильских монополий в дни войны. Изданная в Советском Союзе, на русском языке, с портретом автора на обложке, книга вызвала новый прилив бешенства у сенатора Поджа. Выступая в сенате, он гневно вопрошал:

— Не следует ли нам воздержаться от посылки в Россию наших сыновей, чтобы уберечь их от воздействия доктрины коммунизма? Не следует ли нам в нашей свободной, демократической стране создать изолированные убежища для красных, как создаются лепрозории для прокаженных?!

— Не ново! — крикнул кто-то с балкона. — Это уже было у Гитлера! — и в голову сенатора полетел кулек с папкорном (жареной кукурузой).

Кулек с папкорном был чертовски похож на бомбу. Мужество покинуло сенатора как раз в тот момент, когда многочисленный отряд полиции бросился на балкон для поимки государственного преступника.

Был декабрьский морозный вечер. Легкий, но колючий ветер гнал из Александровского садика мелкую снежную пыль. Пламенели многоцветные огни реклам. Ровным молочно-белым светом заливали улицу гроздья фонарей. Неудержимый людской поток стремительно заполнял широкие тротуары. Шум автомобильных моторов, гудки клаксонов, оживленный говор — все сливалось в один неумолчный шум большого города. В этот послеслужебный час Москва была особенно оживленной и шумной.

Патрик Роггльс в нерешительности задержался на углу, затем пересек улицу Горького и вошел в кафе «Националь».

Во втором малом зале — мягких цветов золотистой осени — оказалось свободным одно место. Роггльс направился к столику:

— Разрешите?

Смешивая очередную порцию коньяка с боржомом, Эдмонсон рассматривал Роггльса

— Прошу! — не глядя на него, резко бросил человек, углубленный в чтение газеты. Его прямые жесткие рыжеватые волосы, серые глаза за толстыми стеклами очков, брезгливо опущенная нижняя губа, как бы висящая на двух складках, показались Роггльсу знакомыми. Он еще раз внимательно посмотрел на соседа, на его светлый, явно не по сезону костюм и яркий галстук, но так и не вспомнив, опустился в кресло.