Грегори МакДональд - Флетч & Co

В дом полицию впустила миссис Лопес. Флетч дожидался копов в гостиной. Ранее он прошелся по комнатам, чтобы посмотреть, кто что делает и где.

Первой вошла Роз Начман, за ней — сержант Хеннингс. Флетч пожал руку обоим.

— Маккензи в библиотеке. Пытается заказать билет в Сидней.

— Хорошо, — кивнула Начман.

— Хлопотной день, сержант.

— Да, такие выпадают нечасто.

Мокси спустилась по лестнице. В белых брюках и сандалиях, которые купил ей Флетч. Она умылась холодной водой, но опухшие глаза ясно говорили о том, что она плакала.

— Привет, чиф.

— Вы имеете право не говорить ни слова…

— Что? — воскликнул Флетч.

— Вы позволите мне познакомить даму с ее правами?

— Вы хотите арестовать Мокси?

— Как только вы успокоитесь.

— Но вы не можете!

— Могу. И арестую. Я должна это сделать. Я арестовываю мисс Мокси Муни по обвинению в убийстве Стивена Питермана.

Фредерик Муни стоял в дверях гостиной. Глаза его переполняла тоска.

— Питермана убил Джефф Маккензи! — воскликнул Флетч. Оглянулся. Маккензи стоял в коридорчике, ведущем в биллиардную. — Питерман убил жену Маккензи!

— Очень сожалею, мистер Маккензи, — обратилась к австралийцу Роз Начман. — Вы этого не знали, не правда ли?

Маккензи побледнел.

— Разумеется, знал! — стоял на своем Флетч.

— В тот день его не было на съемочной площадке, мистер Флетч. Он уехал в Майами, на консультацию с адвокатами.

— Я видел его в полицейском участке.

— Правильно. Он услышал об убийстве по радио и поехал прямо в полицейский участок. На съемочной площадке его не было.

— Он все подстроил.

— Эксперты не нашли на съемочной площадке ничего подозрительного.

— О, Господи! — вырвалось у Флетча.

Начман зачитала Мокси Муни ее права. Для Флетча они звучали, как поминальная молитва. Мокси, не мигая, смотрела на начальника детективов. В дверном проеме Фредерика Муни качало из стороны в сторону. В коридоре Маккензи оперся о столик.

— Какие у вас есть доказательства? — спросил Флетч.

— Перестаньте, Флетчер, — резко, словно осаживая ребенка, бросила Начман. — Доказательства налицо. Мотив: состояние ее финансовых дел. Какие бы там аферы ни проворачивали Мокси и Питерман, для Мокси они выходили боком. Она была на съемочной площадке. В халате с чужого плеча, достаточно широком, чтобы спрятать под ним нож. Она прошла за его спиной перед тем, как в него сзади всадили нож. Дэн Бакли тоже находился на съемочной площадке, но он не мог спрятать нож под одеждой да и не вставал с кресла. Наличие мотива и возможности позволяют нам обвинить Мокси Муни в убийстве.

Молча, с таким видом, будто его сейчас вывернет наизнанку, Фредерик Муни пересек холл, держа путь к лестнице. Его пальцы коснулись рукава Мокси.

Она не отрывала от отца взгляда, пока он не поднялся по ступеням.

Сержант Хеннингс снял с пояса наручники.

— Вы не будете возражать, если я арестую ее? — спросил он у Флетча. — Она талантлива и знаменита.

— Конечно, буду! — взвился Флетч. — Никаких наручников!

— Извините, мисс, — обратился Хеннингс к Мокси. — Таковы правила.

— Я не могу даже взять зубную щетку? — спросила Мокси.

— Все заботы о вас мы возьмем на себя, — ответила Начман.

Мокси вытянула руки перед собой. Осунувшаяся, состарившаяся.

Она улыбнулась Флетчу.

— Я поеду с тобой, — вызвался он.

— Извините, но вы никуда не поедете, — пресекла его порыв Роз Начман. — В вертолете для вас места нет.

Сержант Хеннингс взял Мокси под локоток и увлек к двери. Мокси оглянулась.

— Эй, Флетч? Ты так и не сказал мне, почему этот дом называется Голубым?

Начман глянула на потолок.

— Раньше тут был бордель.

— Правда? — удивился Флетч. — Не знал.

Джефф Маккензи прошел мимо него к лестнице, буркнув на ходу: «Спасибо, приятель».

С крыльца Флетч наблюдал, как Мокси усаживают в патрульную машину. Чиф Начман села рядом с ней на заднее сидение.

Машина плавно набрала скорость.

Он смотрел на то место, где только что стояла машина. Перед ним проплывали образы Мокси. На берегу… на улице… в классной комнате… в театре… в спальне… с наручниками на руках.

На крыльцо вышла миссис Лопес.

— Не хотите ли чего, мистер Флетчер? Принести вам выпить?

— Яблочный сок.

— У нас нет яблочного сока.

Флетч резко повернулся к ней.

— У вас нет яблочного сока?

— И никогда не было. Кому он нужен в стране апельсинового сока?

Флетч молча смотрел на нее.

— Хотите, я добавлю в апельсиновый сок пару капель рома?

— Извините, — Флетч оставил миссис Лопес на крыльце, а сам направился на второй этаж.

Флетч постучал в дверь комнаты Фредерика Муни и вошел, не дожидаясь приглашения.

Муни сидел в кресле, сложив руки на коленях и молча смотрел на Флетча.

— Давно вы не пьете? — спросил Флетч.

— Больше трех лет.

Дорожная сумка стояла на полу у кровати. Флетч наклонился, достал одну из бутылок. Выдернул пробку, понюхал содержимое.

— Яблочного сока в большинстве баров не найти, — пояснил Муни.

Флетч поставил бутылку на комод.

— Вы потрясающий актер.

— По-моему, вы и так это знали, — Муни уселся поудобнее. — Конечно, у меня было преимущество. Если к кому-либо приклеили ярлык «пьяница», так уж до самой смерти.

— Мокси сказала, что вы были пьяны, когда она приехала в свою квартиру в Нью-Йорке.

— Я просто создал соответствующую обстановку, понимая, что она обязательно заявится. Пустые бутылки, грязные, липкие стаканы…

— Но почему?

— Я хотел видеть ее, сам оставаясь невидимым. От трезвого Фредерика Муни она отгородилась бы стеной. Я слишком долго не подпускал ее к себе. А потому и она бы держалась со мной чисто формально. Вот я и решил, что лучше всего прикинуться беспросветным пьяницей. Перед таким отцом Мерилин будет держаться естественно. И за последние несколько недель я узнал, какая у меня чудесная дочь.

— Но она вас так и не узнала.

— Это неважно.

— Значит, находясь в нью-йоркской квартире, вы все выяснили. Насчет Питермана…

— Конечно. Я даже прочел сценарий «Безумия летней ночи». Я понял, что происходит. Видите ли, Флетч… — Флетч в изумлении уставился на него. Он не мог осознать величия сидящего перед ним гения. Питерман, Питеркин, Питерсон, Паттерсон, как только не обращался к нему Фредерик Муни, прекрасно зная, как его зовут. — …Когда мне было чуть больше двадцати, меня чуть не погубил один из таких вот шарлатанов-менеджеров. Пять лет меня таскали по судам. А ведь я доверял этому человеку, как самому себе. Я не мог спать, не мог работать, чувствовал себя таким слабым, таким беззащитным. А слабому и беззащитному совсем не до творчества. Должен быть какой-то закон, защищающий артистов, художников, поэтов. Таких, как я, не так уж много, жизнь наша коротка, энергия ограничена. И мы не можем растрачивать ее на адвокатов, играющих в свои бумажные игры. Нечто похожее повторилось и когда мне было около сорока. Если б я знал тогда то, что мне известно теперь… наверное, я убил бы человека, который пытался оторвать меня от дела.