Джеймс Чейз - Никогда не знаешь, что ждать от женщины

Я начинал терять терпение. Единственное, чего мне сейчас хотелось, так это дать под зад этому толстяку, чтобы там образовалась впечатляющая вмятина. Девушка, раздевающаяся перед пьяной бандой, не может рассчитывать на мою симпатию.

– Когда она наконец уснула, то увидела сон, – продолжал мистер Герман. Здесь он сделал перерыв, вытащил золотой портсигар, раскрыл его и положил на стол. – Я вижу, вам хочется курить, мистер Джексон.

Я поблагодарил его: он угадал мое желание. Если имелась вещь, которую я жаждал больше, так это стакан виски.

– Ее сны что, тоже относятся к делу? – осведомился я.

– Ей приснилось, что она спустилась по лестнице, вошла в кабинет Бретта, открыла сейф, взяла оттуда кинжал в футляре, а на его место положила свою пудреницу.

Я покрылся мурашками от хребта до корней волос. Годы тренировки дали о себе знать: выражение лица не изменилось, однако в мозгу резко прозвучал сигнал тревоги.

– Вскоре она проснулась. Было шесть часов утра. Она решила покинуть дом прежде, чем встанет Бретт, быстро собралась и ушла. Никто из прислуги не видел, как она уходила. Сегодня, в полдень, она открыла сумочку и обнаружила, что пудреницы нет, а в глубине ее лежит кинжал Челлини.

Я пригладил волосы и зевнул. Тревожный звон все еще звучал в мозгу.

– Держу пари, что она сразу сообразила, где находится пудреница, – сказал я, решив продемонстрировать свою сообразительность.

Герман серьезно посмотрел на меня.

– Да, мистер Джексон, это так. Она тут же поняла, что случилось. Она сделала это во сне. Сон не был сном.

Он замолчал и многозначительно посмотрел на меня. Я спокойно выдержал его взгляд. Я мог бы многое сказать ему, но это ничего бы не изменило. Пока не прояснилась суть дела, мне лучше помалкивать.

– Почему бы ей не отнести кинжал в полицию и не рассказать, как было дело? – спросил я. – Они могли бы ей помочь.

Герман выдохнул так, что струя горячего воздуха ударила мне в лицо. Его тонкие губы дрогнули.

– Не все так просто. Бретт угрожал ей за неподатливость. Он чертовски неприятный человек и мог запросто обвинить ее в краже.

– Он не смог бы этого сделать, если бы она вовремя обратилась в полицию. Все было бы гораздо проще.

– Бретт понимает, что не так просто продать столь уникальный кинжал. Ведь в любой момент полиция может обнаружить кинжал у нее. Полиция вряд ли поверит в сказку о клептомании.

– Но пудреница явится решающим доводом. Ведь она не оставила бы такую улику в сейфе, если бы всерьез решила украсть этот кинжал.

– Согласен. Но вдруг Бретт не подтвердит ее историю о пудренице. В любой момент он может сказать, что никакой пудреницы в сейфе не было.

Я с сожалением докурил сигарету – давно не курил столь прекрасных сигарет.

– Но почему она не может превратить кинжал в деньги, раз он такой ценный, по вашим словам?

– По той простой причине, что кинжал уникален. Челлини изготовил всего два таких экземпляра. Один из них находится в галерее Уфицци, другой – у Бретта. В мире нет специалиста, который бы не знал об этом. Никто, кроме владельца, не сможет продать кинжал.

– Хорошо, пусть Бретт подаст жалобу в суд. Если она расскажет жюри, как было дело, ей ничего не грозит. Суд присяжных никогда не признает ее виновной.

Он опять возразил:

– Мадемуазель Рукс может повредить гласность. Если Бретт подаст жалобу, поднимется шумиха в газетах, а это может повредить ее карьере.

– Так что же случилось? Бретт все же подал жалобу в суд?

Герман мило улыбнулся.

– Вот мы и у цели, мистер Джексон. Бретт сегодня утром выехал в Сан-Франциско. Он вернется только послезавтра, а пока считает, что кинжал находится в сейфе.

Я чувствовал, куда он клонит, но все же хотел, чтобы он сам сказал мне об этом.

– Так что же я должен делать?

Мои слова дали ему возможность перейти к активным действиям. Он вытащил из внутреннего кармана пачку денег толщиной с матрас. Отделив от нее десять билетов по сто долларов, он разложил их на столе веером. Я понимал, что он готовился к подобной процедуре, но не думал, что он проделает это столь оперативно. Я наклонился. Денежки были новенькие и хрустящие. Я даже чувствовал запах краски, исходящий от них. Их не в чем было упрекнуть, разве только в том, что они находились на его стороне стола, а не на моей.

– Я покупаю ваши услуги, мистер Джексон, – заявил он, понизив голос. – Это ваш гонорар.

Я сказал «да» голосом, больше напоминающим карканье, и пригладил волосы, чтобы убедиться, что я все еще в своем уме. Из другого кармана он вытащил футляр из красной кожи и подтолкнул его ко мне. Я мог полюбоваться на сверкающий золотом кинжал, лежащий на белой атласной подушечке. Как заколдованный, я уставился на эту игрушку. Кинжал был примерно в фут длиной и весь инкрустирован орнаментом из зверей и животных. На рукоятке красовался изумруд величиной с грецкий орех. Без сомнения, это была ценная вещь для тех, кто свихнулся на подобных побрякушках, но только не для меня.

– Это и есть кинжал Челлини, – произнес Герман голосом сладким, как мед. – Я хотел бы, чтобы вы вернули его обратно в сейф Бретта и взяли оттуда пудреницу мадемуазель Рукс. Я понимаю, что это несколько неэтично, и вам придется играть роль грабителя, но ведь вы понимаете – красть ничего не надо, да и к тому же гонорар оправдывает риск, мистер Джексон. Тысяча долларов – это не хухры-мухры!

Я отлично понимал, что не стоит связываться в этим толстым подонком. Нельзя касаться этого дела даже шестиметровым шестом. Сигнал тревоги непрерывно звенел в мозгу: я понимал – история о кинжале Челлини, пудренице, стриптизерке – все это чистейшее вранье. Подобными историями нельзя запудрить мозги даже провинциалу. Нужно предложить этому подонку катиться к черту или к двум, если одного ему будет мало. Я много дал бы, если бы имел возможность сделать это. Это избавило бы меня от многих неприятностей, в том числе и от обвинения в убийстве. Но я желал обладать этими десятью билетами с пылом, от которого все горело внутри. Я самонадеянно полагал, что буду достаточно ловок, дабы сыграть в эту игру и остаться в безопасности. Но, увы, я этого не сделал. Если бы я не сидел без гроша в кармане, если бы мое положение не было столь безнадежным… К чему продолжать – кивком головы я подтвердил свое согласие.

Теперь, когда мы подошли к моменту, называемому: «договорились и подписали», Герман уже не дал мне возможности увильнуть от дела. Он сказал, что бесполезно заходить домой, чтобы взять необходимые вещи, так как все необходимое я могу получить и без этого. Возле дома стоит машина, и не понадобится много времени, чтобы добраться до его дома, где найдется и еда, и выпивка, и спокойное место, чтобы обговорить все детали. Я понял, что с этого момента он не оставит меня вне поля своего зрения, дабы я мог, по крайней мере, проверить его историю или, на худой конец, хотя бы сообщить кому-нибудь, что я заключил с ним сделку. Обещание выпивки принудило меня согласиться.