Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

Рот судьи был приоткрыт. Хворь не отпускала его и во сне, судя по хриплому, с присвистом, дыханию. Внимание Мэтью привлекли коричневые пятна на наволочке рядом с его левым ухом. В комнате стоял густой тлетворный запах — засохшей крови, гноя и… смерти?

Эта мысль ужаснула Мэтью. О таком грех было подумать даже мельком, а тем паче углубляться в подобные размышления. Он перевел взгляд на истертые половицы, слушая, как судья борется за каждый глоток воздуха.

В сиротском приюте Мэтью видел, как некоторые мальчики болели и угасали схожим образом. Он подозревал, что заболевание Вудворда было спровоцировано холодным дождем, насквозь промочившим их во время ночного побега из трактира Шоукомба. Вспомнив об этом, он мысленно вновь пожелал подлому душегубу вечных мук в самом жарком адском пламени. Теперь он с возрастающей тревогой осознал, что состояние судьи впредь будет только ухудшаться, если его в ближайшее время не перевезти в Чарльз-Таун. Он полагал — или, скорее, предполагал, — что Шилдс знает свое дело, однако же, по собственному признанию доктора, Фаунт-Ройал постепенно превращался в придаток местного кладбища. Кроме того, Мэтью часто вспоминалась одна фраза судьи касательно доктора Шилдса: «Что побудило его отказаться от, вероятно, обширной и благополучной практики в городе ради мучений и тягот фронтира?»

И в самом деле, что?

Вудворд издал нечто среднее между стоном и шепотом.

— Анна… — пробормотал он.

Мэтью вгляделся в его лицо, черты которого при свете единственной лампы казались хрупкими, как тонкостенный костяной фарфор.

— Анна… — повторил Вудворд. Его голова с силой вдавилась в подушку. — Оххх! — Это был возглас, исполненный тоски и страдания. — Больно… ему больно, Анна… так больно…

Его голос умолк, тело вновь расслабилось, и он погрузился в более спокойный и милосердный сон. Мэтью осторожно обогнул кровать, сложил рассыпанные бумаги в аккуратную стопку и пристроил ее рядом с правой рукой Вудворда.

— Что-нибудь нужно, сэр? — донесся голос от порога комнаты, где стояла миссис Неттлз. Она говорила полушепотом, дабы не потревожить спящего.

Мэтью помотал головой.

— Хорошо, сэр.

Миссис Неттлз уже двинулась прочь, но Мэтью задержал ее фразой «Одну минуту, пожалуйста» и вслед за ней вышел в коридор.

— Хочу сказать, что у меня и в мыслях не было обвинять вас в краже золотой монеты. Своим замечанием я лишь указал на то, что такое вполне по силам и женщине.

— Женщине моих размеров, вы это имели в виду? — Черные глаза миссис Неттлз, казалось, вот-вот просверлят дыру в собеседнике.

— Да, именно это.

— Ну так вот: я монету не крала, что бы вы там ни думали на сей счет. А теперь, если позволите, меня ждет работа.

Она развернулась и пошла по коридору к лестнице.

— Как и меня, — сказал Мэтью ей вслед. — Мне нужно будет очень потрудиться, чтобы доказать невиновность Рейчел Ховарт.

Миссис Неттлз остановилась и через плечо взглянула на него — удивленно и недоверчиво.

— Так и есть, — заверил ее Мэтью. — Я считаю миссис Ховарт невиновной и собираюсь это доказать.

— Доказать? Но как?

— Сейчас не могу посвятить вас в детали, но я подумал, что вам стоит знать о моих намерениях. По такому случаю можно задать вам один вопрос?

Она не ответила, но и не сдвинулась с места.

— Полагаю, мало что из происходящего здесь ускользает от вашего внимания, — сказал он. — Я говорю не только об этом доме, но и о Фаунт-Ройале в целом. Вам наверняка известны все истории о приписываемом миссис Ховарт колдовстве. Почему же тогда вы так решительно отказываетесь считать ее ведьмой, хотя большинство горожан в этом совершенно уверены?

Миссис Неттлз взглянула в сторону лестницы, проверяя, не сможет ли кто-нибудь услышать их разговор, и только потом дала осторожный ответ.

— Я повидала всякое зло, творимое заблудшими людьми, сэр. Это случалось здесь задолго до того, как начали обвинять миссис Ховарт. Да, сэр, это уже давно назревало. А после гибели преподобного для местных все в одночасье стало ясно и понятно.

— Вы о том, что они нашли, на кого свалить вину за убийство?

— Ну да. Видите ли, миссис Ховарт лучше всех подходила для этого. Им нужен был кто-то непохожий на прочих, кто-то всех раздражающий. А поскольку она смуглая и почти испанка по крови… кого, как не ее, обвинить в этих преступлениях? Наверняка тот, кто разделался с преподобным, также убил и мистера Ховарта, а потом подкинул в дом тех кукол, чтобы свалить вину на миссис Ховарт. Меня-то не проймешь болтовней Кары Грюнвальд о «божьих видениях» и прочей ерунде. Она всегда была наполовину чокнутой, а на вторую половину — просто дурой. Я не знаю, как удалось кому-то все это провернуть. Одно ясно: в наш курятник забралась какая-то хитрющая лиса. Вы меня понимаете, сэр?

— Понимаю, — сказал Мэтью. — Однако вы так и не объяснили, на чем основана ваша вера в невиновность Рейчел.

Губы женщины сжались в твердую тонкую линию. Она вновь посмотрела в сторону лестницы, прежде чем заговорить.

— Была у меня старшая сестра, ее звали Джейн. Вместе со своим мужем, Мерриттом, она приехала сюда из Англии и поселилась в Хэмптоне, это в Массачусетской колонии. Джейн была первостатейной пряхой, могла спрясть самую тонкую нить и связать какую угодно вещь. Она умела предсказывать погоду по облакам и угадывала приближение бури по птицам. Потом еще и повитухой заделалась, когда Мерритт помер от горячки. Так вот, ее повесили в восьмидесятом году, там же, в Хэмптоне, — мол, она была ведьмой и своей порчей заставила одну женщину родить ребенка от Дьявола. Это они так сказали. Ее единственный сын — мой племянник — тоже был обвинен во всяких злодействах и отправлен в бостонскую тюрьму, где он и помер через год. Я пыталась найти их могилы, но никто не смог мне сказать, где они похоронены. Никому не было до этого дела. А знаете, в чем был страшный грех моей сестры?

Мэтью ничего не сказал, просто ожидая продолжения.

— Она просто была не такая, как все, понимаете? — сказала миссис Неттлз. — Ее предсказания погоды, ее искусное прядение и мастерство повитухи — все это делало ее непохожей на прочих. Только за это ей и накинули петлю на шею в Хэмптоне, а когда наш отец узнал из письма о ее казни, он тут же слег от удара. Мы с мамой вдвоем, как могли, тянули всю работу на ферме. Попозже отец малость оправился и прожил еще четыре года, но я больше ни разу не видела на его лице улыбки, потому что память о виселице не покидала нас никогда. Мы не могли забыть о том, что ее казнили как ведьму, ведь мы-то знали, что она была доброй христианской душой. И вы думаете, кто-нибудь там за нее вступился, сэр? Думаете, хоть кто-нибудь попытался докопаться до правды? — Она покачала головой и скривила губы в горькой улыбке. — Нет, сэр, ни один мужчина и ни одна женщина за нее не вступились, потому что они боялись того же, чего боимся все мы в этом городе: любой, кто скажет слово в ее защиту, будет назван нечестивцем, которого надобно вздернуть с ней заодно. Да, сэр, и тот человек тоже это знает. — Миссис Неттлз вновь устремила на Мэтью яростный взор. — Я говорю о хитрющей лисе. Этот человек знает, что случилось в Салеме, да и в дюжине других мест. Никто не рискнет заступиться за миссис Ховарт, потому что своя шея дороже. Они лучше сбегут из этого города — и не велика беда, что совесть нечиста. Я бы и сама давно сбежала, если бы хватило духу отказаться от жалованья мистера Бидвелла… да вот не хватает, и потому я все еще здесь.