Елена Ярошенко - Две жены господина Н.

— Ну что ж, прошу простить за беспокойство.

— Никакого беспокойства, господин Колычев. Более того, готов оказать вам любую помощь, как коллега коллеге. Обращайтесь, не чинясь!

— Ну, что я говорил, Дмитрий Степанович? Вы мне про ведьму еще верить не хотите, а молочница Авдотья от ее рук погибла, — втаскивая на стол самовар для вечернего чая, Василий с удовольствием вернулся к мистической теме. — Тут и объяснений других быть не может! Хочешь не хочешь, а поверишь в ведьму-то, когда в овраге мертвую бабу найдут! Как ни мудри, а все равно выйдет, что ведьма Авдотью загубила…

— Вася, я тебя умоляю, перестань нести чушь!

— Никакая это не чушь, ну что вы за человек такой неверующий, ей-богу! Чай я сегодня жасминовый заварил, китайский, что в лавке Сапуновых брали, вы давеча его хвалили… Меду прикажете подать? Утром пасечник приносил, я взял горшочек гречишного, пусть, думаю, будет. И напрасно вы, Дмитрий Степанович, говорите, что я чушь несу, никакая это не чушь, про ведьму-то! Обидно даже слушать! Вы вот убийцу ищете, а не найдете, помяните мое слово, никак не найдете, потому что убийство это потусторонними силами сделано. Весь город об этом говорит, ей-богу! Дуся моя, ну, та горничная из «Гран-Паризьен», с которой я гуляю, помните ее небось — по убийству барыни Синельниковой свидетельницей была, так вот Дуся даже на улицу теперь выходить боится. «А ну, — говорит, — как ведьма на меня кинется? Умру от страха на месте!»

— Вот ты Дусе бы свои сказочки про ведьму и рассказывал. Там тебя большой успех ждет. Покоя мне от тебя, Васька, нет. Смотри, из жалованья твоего вычитать начну за пустые разговоры с хозяином.

— Вычитайте, воля ваша, господская, а только я говорю правду, и дело это верное — ведьма. Первая жена господина Новинского ожила, вот вам крест. Она и при жизни чистая ведьма была, а уж зарезанная, само собой, ни места, ни покоя не находит. С Дусей вместе в гостинице Бычкова одна тетка служит, она в молодости у Новинских в доме горничной была, еще при покойнице-то, при прежней хозяйке. Тетка эта давеча рассказывала, что Матильда Генриховна была злющая, как фурия. Однажды такой случай у них в доме был: кольцо у госпожи Новинской пропало, дорогое, с камушками, так она на эту горничную подумала и по щекам ее при всех за воровство отхлестала, обзывала тоже всяко, полицию вызвала и в кутузку бабу сдала. Та неделю в арестном доме клопов кормила и слезьми заливалась, а кольцо потом в диванных подушках нашлось. Так хозяйка не то чтобы там повиниться или наградные какие за обиду выдать, как ни в чем не бывало говорит: «Сама виновата, убираешься плохо. Чаще бы подушки выбивала, скорее бы кольцо нашла. Наказания без вины не бывает!»

— Вася, из того, что покойная Новинская обижала прислугу, еще не следует, что теперь она ожила и режет в оврагах молочниц.

— А вы проверьте, у молочницы этой три раны, как у покойной барыни, и в те же места. Проверьте, проверьте, Дмитрий Степанович! Весь город об этом говорит, особо кто про то убийство помнит (а у нас в Демьянове старухи очень даже памятливые, про то, что пятьдесят лет назад было, и то вам все как есть выложат). Так вот, я про раны-то… Может, скажете — по случайности раны такие же? Нетушки! Это Новинская-ведьма людям за смерть свою мстит.

— Да дашь ты мне наконец чаю напиться, балаболка? У меня от твоих разговоров не ровен час кусок пирога в горле застрянет! И откуда, интересно, тебе про раны молочницы известно? Не помню, чтобы я тебе рассказывал…

— Да уж вы расскажете, дождешься! Все стороной от людей узнаю. А что раны? Люди говорят. От людей-то ничего не скроешь…

Ночью Дмитрию долго не спалось. Васькины россказни не давали покоя. Колычев зажигал лампу, пытался читать, снова гасил свет, ворочался с боку на бок и наконец набросил халат и вышел в сад.

Пахло цветами, сеном и рыбой — соседи за забором вялили под навесом воблу, распространяя рыбный дух по всей улице.

С Волги доносились гудки пароходов. В ясном темном небе светились крупные летние звезды. На верхушках деревьев чуть-чуть, еле слышно трепетали от теплого ветерка листья.

Колычев уселся на скамеечку в цветнике, открыл прихваченную бутылку пива и задумался. В болтовне Василия, от которой он раздраженно отмахивался весь вечер, было что-то тревожащее.

Три раны, как у покойной барыни… И молочница шла от Новинских… В сущности, это может ничего и не значить. И все же какая-то неясность в этих совпадениях была.

Весной, на рыбалке, выслушав рассказ полицейского пристава, Колычев заподозрил Новинского в убийстве первой жены, но ведь это были просто разговоры у ночного костра, господин Новинский в то время еще не превратился в реального человека, а был кем-то вроде литературного или исторического персонажа, действующим лицом несложной задачки на развитие логики…

Теперь все казалось иначе. Новинский обрел плоть и кровь, Колычев встретился с этим человеком, познакомился с ним и, как профессиональный юрист, никаких безответственных заявлений больше не мог себе позволить.

Евгений Леонтьевич был не слишком ему приятен, но это не повод подозревать его в убийстве. Чтобы говорить о серьезных подозрениях, нужно располагать реальными фактами, а не догадками и умозаключениями. И все же…

Раны молочницы, идентичные (проверить это, непременно проверить!) ранам покойной госпожи Новинской, — это был повод для раздумий…

Дмитрий решил запросить из архива материалы по делу об убийстве Матильды Новинской, поговорить еще раз с приставом Задорожным и с горничной, служившей в доме Новинских при прежней хозяйке.

«Вряд ли это что-нибудь даст, но для очистки совести поговорю. Ведь каким-то боком приплелись Новинские и к этому убийству. Молочница вечером от них возвращалась с пустой кринкой».

Дмитрий не знал, за что ухватиться, и был рад любому, даже самому крошечному хвостику, выглянувшему из-за завесы тайны.

Ну вот, опять в Демьянове стряслось убийство — значит, все радужные мечты о поездке к морю побоку. Увы, теперь следователя Колычева ждут его кабинет в здании судебных установлений, допросы, протоколы, картонная папка с делом… Чертов городишко держит цепко, не вырвешься.

Через пару дней в Демьянов стали прибывать торговые гости — открывалась знаменитая ярмарка, оживлявшая деловую активность местных купцов и служившая незабываемым развлечением для горожан. Не только Базарная площадь, но и аристократическая Соборная и прилегающие к ней улицы за один день оказывались уставленными дощатыми палатками и парусиновыми балаганами.

Расцветал местный рынок, издавая острый запах сельди, кожи, коленкора, перекрываемый ароматом вареной требухи и жареных пирогов с луком из обжорного ряда, где под низкими навесами были устроены длинные столы со скамьями; в мучном ряду вились целые стаи толстых сизых голубей, а над всем этим витал какой-то особенный, неописуемый словами, меркантильный ярмарочный дух.