Иоанна Хмелевская - Закон постоянного невезения [Невезуха]

— Я бы могла дать вам чек, — безнадёжно сказала я.

— А на кой пластырь мне ваш чек — мотаться с ним по банковским очередям? А у соседей вы не могли бы одолжить?

— У них с этим делом ещё хуже, чем у меня.

— Но ведь вы наверняка планируете какую-нибудь поездочку по городу, а? Родственничкам обычно столицу показывают. Может, договоримся?

Ага, поездочку. Счас…

И тут чудесным образом объявился сосед с первого этажа, специалист по телевизорам. То есть это я в первый момент подумала, что чудесным образом.

Я тогда была на семь лет моложе и на семь лет симпатичней, и мне казалось, что я ему нравлюсь.

Я бросилась к нему.

— Пан Анджей, боже милостивый, вы не могли бы одолжить мне до завтра сто шестьдесят тысяч? Вечером верну, я привезла родню из Австралии, и мне не хватает на такси!

— Я бы вам одолжил, у меня они даже при себе, — ответил пан Анджей с лёгким смущением, — но жена как раз ждёт этих денег и обсобачит меня, что я их пропил.

— Так я засвидетельствую, что это я!

— Ещё хуже будет. Она уже давно думает, что я вас клею.

— Я засвидетельствую, что нет!

— Вот тогда мне уж точно не миновать всех радостей с разводом…

Вокруг нас и такси начал собираться народ, Я ведь не в пустыне жила…

— Не хочется мне вас расстраивать, — заметил очаровательный бандит, — но я на работе, и за простой тоже надо платить.

Ив тот момент, когда я уже совсем было решилась упасть в обморок и уехать отсюда на «скорой помощи», появился мой мужчина. Так сказать, наперсник. В то время обожаемый, а позже разоблачённый как дикое чудовище. Доминик.

Он вылез из «вольво».

— Что тут происходит? — поинтересовался он дьявольски спокойным голосом.

В долю секунды я пережила несколько землетрясений, концов света, вхождений в рай, инфарктов и вознесений на небеса. Эпилогом стало посыпание вулканическим пеплом. Последние минуты Помпеи.

— Ничего, — слабым голоском произнесла я. — Мне не хватило денег на такси. Слишком мало взяла из банка.

— Пан из мафии? — деловито обратился Доминик к бандиту.

— Из мафии, — холодно ответил бандит. — Такси зарегистрировано. Налоги плачу. Едем из аэропорта.

Проклятый очаровашка. А впрочем, интересно, чем он занимается сейчас, когда таксомафия исчезла…

У Доминика хватило сообразительности не спорить с мафией, зато он обернулся ко мне.

— Они ведь должны были завтра прилететь?

Я готова была голову на плаху положить, что сообщила ему правильную дату, однако в данной ситуации тоже предпочла не спорить.

— А прилетели сегодня. Возможно, дорогой, что я перепутала день…

Доминик без слов заплатил, добавил за простой, сел в «вольво» и уехал. Моё отчаяние смешалось с облегчением, образовав потрясающий коктейль.

Когда я наконец вошла в квартиру, мои дети уже успели гостеприимно принять австралийскую родню. Кася с энтузиазмом изображала, как мамочка когда-то, в молодые годы, съезжала с дивана на старой гладильной доске, Томек накрыл праздничный обед, состоявший из позавчерашнего картофельного супа, селёдки в масле, мороженого и холодного бигоса. Тётя и дядя сидели на стульях посреди полностью распотрошённых чемоданов с остолбенелым выражением на лицах.

— Яблоко от яблони недалеко падает, — произнесла тётка голосом, напоминавшим перец, опилки и айсберг одновременно.

Неожиданно мои воспоминания совершили прыжок назад, в ещё более ранний приезд.

Тогда приезжала бабушка…

В общем-то, это была даже не моя бабушка, как и не мои дядя с тётей. Бабушка была двоюродной, родная сестра моей бабушки но женской линии, а разделение семейства на континенты произошло много лет назад, сразу же после войны, в сороковых годах.

Двоюродной бабке удалось на заре жизни, ещё во время войны, выйти замуж за настоящего австралийца, они с ним встретились где-то там в лагерях, после чего энергичный коммандос сумел увезти жену в Австралию. Вторая сестра, старшая, моя бабка но прямой линии, осталась одна, как перст, без какой-либо семьи, и, возможно, им удалось бы и её забрать с собой в Австралию, если бы не тот факт, что она была до смерти влюблена в дедушку и решительно отказалась уезжать. Оба они, похоже, оказались с характером, и никакие уговоры не произвели на них никакого впечатления, однако любили они друг друга честно и добросовестно. Уважали точку зрения другого, не уставая друг друга критиковать, и помогали друг другу, как только могли, среди попрёков, упрёков и взаимных напоминаний об ошибках.

В конце концов я тоже осталась одна — единственный потомок своей бабушки, сестры двоюродной бабки, так уж по-дурацки все сложилось.

И ради этой-то холерной заботы обо мне австралийская родня и приезжала регулярно, считая своей основной обязанностью опеку над польским нацменьшинством, тем более что им было не так уж и далеко, ибо часть семейной поросли училась или просто прохлаждалась то в Англии, то во Франции. Моим крёстным отцом стал.., секундочку, нужно подумать… брат жены сына двоюродной бабки. То есть брат невестки. Ну, в общем, какое-то родство всегда можно раскопать. Даже со мной.

Моя родная бабушка уже умерла, а моя мать одиноко болталась в этом сложном мире с непонятным общественным строем, замотанная, усталая, но при этом беззаботная и легкомысленная. Отец мой трудился до упаду безо всякой пользы для семьи, так как не умел никому отказывать, страшно хотел, чтобы все было хорошо, и неизменно верил, что так и будет. Он несколько расходился с идеологией, из-за чего ему кучами совали палки в колёса, пока в конце концов он не умер от обыкновенного инфаркта.

Разумеется, не в момент моего крещения, а пару лет спустя.

Двоюродная бабка приехала сразу же после его смерти, констатировала, что жить в этой стране невозможно, это просто какой-то сумасшедший дом и питомник для преступников, а бытовые условия абсолютно не отвечают элементарным потребностям человеческого организма. Она попыталась уговорить мою мать эмигрировать, но мама тоже не захотела.

Она, видите ли, не могла оставить свою собаку, которая умерла бы с тоски, а дочери, то есть мне, нужно было окончить школу. И я была с ней согласна: на какое-то время — да, но ведь не навсегда же! В результате двоюродная бабка уехала раньше, чем собиралась, утверждая, что в этой тесноте, с собакой на голове и трамваями под окном она не спала спокойно ни одной ночи, но сердце её вроде бы разрывалось на части, так что она решила, что я, единственная внучка её родной сестры, должна стать наследницей половины семейного состояния. Тогда она вполне могла решить нечто подобное, так как я ещё ничем ей не подставилась.

После бабушки приезжал мой крёстный отец с женой, как я вычислила — моей троюродной тёткой.