Иоанна Хмелевская - Клин клином

В перерыве я интенсивно мыслила, и плодом моих размышлений стало заявление, которое я сделала при вторичном выходе на связь.

– Знаете что, – кротко заявила я, – педантизмом я не страдаю, натура у меня довольно широкая. Можете себе быть хоть золотарем, хоть членом правительства, хоть черт знает кем, мне все равно. Но человек без имени – это уж слишком. Признавайтесь: как вас по правде зовут?

Трубка какое-то время молчала, потом я услышала ответ:

– Простите меня великодушно за эту таинственность. Я понимаю, такая конспирация выглядит по-дурацки, но в данный момент я занимаюсь очень серьезным и ответственным делом и при всем желании не могу раскрыть свое инкогнито. Буду вам очень признателен, если у вас хватит терпения подождать этак с месяц – скажем, пока вы не вернетесь из отпуска и я тоже. И тогда я вам все откровенно объясню. А сейчас, поверьте, не вправе.

– Ну хорошо, – небрежно сказала я, в меру скромных своих сил стараясь скрыть охватившую меня оторопь. – Сохраняйте себе на здоровье свое инкогнито. Но хоть имя-то вы можете назвать!

– Если я скажу, вы меня сразу вычислите.

– Ну не Юзеф же вы Циранкевич.

– Что нет, то нет.

– Тогда чего вы боитесь? Имен в святцах великое множество, каким образом я вас вычислю? А я не могу держать в знакомых человека без имени. Без фамилии, профессии, места работы – еще куда ни шло, но без имени – это уж извините.

– Тогда присвойте мне имя, какое вам нравится. Согласен на любое.

– А если я угадаю, вы признаетесь?

– Признаюсь.

Я с вожделением ухватилась за святцы как черт за невинную душу и начала с первого января. Мечислав!

– Вы не Мечислав, – решительно сказала я. – На Мечислава вы не похожи. На Макария тоже. Данута и Геновефа отпадают. Тит? Вас случайно не Титом нарекли?

– Нет, не Титом.

– Евгений? Евгений вам бы подошел. Эдвард, пожалуй, тоже. Надеюсь, не Телесфор? Каспер? Бальтазар? Самое тут из всего приемлемое – Каспер. Бальтазар больше подходит коту. Юлиан мне не нравится. Люциан – это, конечно, Кидринский. Кстати, а как уменьшительное? Люцусь? Нет, не годится.

Так я дошла до двадцатого января и вдруг, осененная свыше, спросила:

– Послушайте, а может, я по вашему имени уже прошлась?

– Точно, уже промелькнуло.

– Вот незадача. И что же теперь делать?

– Значит, не судьба, ничем не могу помочь. Скажу лишь, что тому, кто читает “Пшекрой”, вычислить меня ничего не стоит.

– Вы имеете в виду последний номер? Он у меня есть, я в него еще не заглядывала.

– Нет, предыдущие...

Так я ничего и не узнала. Положив трубку, тотчас же, рискуя переломать себе конечности, полезла на шкаф, где пылились старые журналы. Увы, “Пшекроя” среди них не было, знакомые уже давно подчистили мои залежи. Я слезла со стула и стала размышлять.

В чем тут дело? Кто он, этот странный, хоть и вполне симпатичный субъект с магнетически красивым голосом? Почему окружает себя такой таинственностью? Вряд ли это просто уловка, рассчитанная на меня – не смахиваю же я на идиотку, которую можно столь дешевым манером поймать на крючок. Да я и так не скрываю, что он меня интересует и что наше знакомство мне отнюдь не в тягость. Пускать пыль в глаза таким пошлым образом способен разве что безмозглый сопляк, а он, без сомнения, человек основательный. Вот история! Не знаешь, что и подумать.

Назови он без всяких околичностей свое имя, я бы на том и успокоилась, терпеливо дожидаясь, пока он сам не соизволит рассекретиться. Но имя, имя – оно гвоздем засело у меня в голове. Я порешила костьми лечь, а до истины докопаться.

Начала я с того, что стала штудировать телефонный справочник, выясняя, какие такие учреждения располагаются на Аллее Летчиков. Листала все подряд, и коллеги мои уже запускали в мою сторону озадаченные взгляды. Что это у нее за бзик такой?

– Пани Иоанна, – посочувствовал мне один из сослуживцев, – у меня дома завалялась телефонная книга десятилетней давности. Если вас интересует этот жанр, может, принести?

Кроме столичного мясокомбината и тюрьмы в вышеупомянутом районе обнаружилось множество всяких кооперативов и военный радиотехнический завод. Может, это то самое? Но тогда при чем тут коммерция?

После телефонной книги я проштудировала все номера “Пшекроя” за последние два года – с такой же основательностью и с тем же результатом, то бишь без оного. Наконец бесповоротно убедила окружающих, что с головой у меня худо, выписав из святцев все имена с первого по двадцатое января и упросив их приставлять к этим именам фамилии всяких известных личностей. Коллеги по доброте душевной подсказывали кто во что горазд: Эдвард Охаб, Евгений Шир, Мельхиор Ванькович, Феликс Дзержинский, Марцелий Новотко, Генрик Сенкевич – увы, все не то. Ни одного проблеска, сплошные потемки.

Если он рассчитывал отвлечь меня таким образом от номера триста тридцать шестого, то цели своей достиг сполна. Над “Пшекроем” я просидела часа два, над телефонным справочником трудилась все четыре. Раз такое дело, дойду своим умом, не обременяя его больше телефонными расспросами. Хочешь поиграть в секретики, пожалуйста!

А звонил он почти ежедневно. И все бы хорошо, кабы не залежавшийся на сердце камень, от которого я мечтала избавиться любыми средствами, потому что страсть как не люблю быть несчастной.

– ..Будьте любезны, номер триста тридцать шестой.

И наконец ужасная эта минута.

– ..Боюсь, нам с тобой встретиться уже не удастся. Послезавтра утром я уезжаю, а на завтра дел у меня невпроворот...

Я приказала себе не хныкать. Сцепив зубы, ждала привычного звонка. Долго ждать не пришлось.

– Должна признаться, – томным голосом проворковала я в трубку, – мне уже наскучило наметившееся в наших контактах однообразие. С удовольствием повидала бы вас живьем.

– О! Значит, вы созрели?..

– Пожалуй...

Клин клином! Ничего больше не остается. Гори все синим пламенем.

– Вот незадача, у меня как раз сейчас, перед отпуском, масса дел...

– А кто говорил, что если очень хочется, то время всегда найдется?

– Погодите, загляну в свои записи... Завтра в двенадцать я свободен.

– Прекрасная пора. Вы перед тем позвоните?

– Конечно. А.., ты.., затопишь камин?

– Почему бы и нет...

Боже, какой голос! Слушать бы и слушать...

Если начистоту, то поступила я, мягко говоря, легкомысленно. Отнеслась к человеку как к вещи, которой можно манипулировать по своему усмотрению, да еще и усмотрение-то было не слишком благовидным. Но здраво рассуждать я в те минуты не могла. Зациклилась на одном: клин клином...

В своем легкомыслии я зашла еще дальше – позволила себе поваляться после обеда на диване, не устроив перед тем в квартире показуху. И, конечно, уснула. Разбудил меня телефон.