Михаил Черненок - При загадочных обстоятельствах

— Управился, лучший друг человека? — остановившись рядом с Барсом, спросил запыхавшийся от бега Голубев.

— Многие тут побывали, — попытался оправдать собаку Онищенко, — затоптали след.

Голубев медленно побрел по поляне. Кругом валялись обрывки газет, окурки, пустые пачки «Севера» и «Примы», консервные жестянки, несколько бутылок из-под вина «Волжское». В трех местах торчали колышки от просторных палаток. Лежала раздавленная каблуком белая пачка от сигарет «Согаз — Аполлон».

Суглинок у родника густо затоптан босыми ребячьими ногами. В кустах за родничком обломки старого тележного колеса. За кустами трава примята, словно от поляны по направлению к пасеке проехали на телеге.

Онищенко пустил Барса по этому следу. Обогнув колок, тележный след вывел на выкошенный неширокий луг. Здесь по отпечаткам копыт можно было предположить, что лошадь гнали во весь мах к старой трактовой дороге, проходящей от пасеки метрах в ста пятидесяти.

Возле пасеки телега, похоже, останавливалась. У этого места Барс опять занервничал и круто свернул влево, к пасечной избушке. Не добежав метров пять до трупа, остановился, поводил носом и через реденький колок вернулся к тележному следу на кошенине. Отмахав вдоль него до старого тракта, покрутил восьмерки и точно так же, как прошлый раз на поляне, прилег, высунув язык. Голубев, пристально рассматривая старую дорогу, без подсказки Онищенко понял, что дальше собака ровным счетом ничего не покажет — проехавшая следом за телегой груженая машина широкими своими скатами, словно утюгами, пригладила поросшую травой колею.

Когда Голубев и Онищенко с понурым Барсом пришли к пасеке, следователь Лимакин уже набрасывал схематический план места происшествия, а эксперт-криминалист Семенов, сосредоточенно морща лоб, «колдовал» над принесенной из колка флягой, снимал с нее отпечатки ладоней и пальцев. Борис Медников, докуривая сигарету, разговаривал с прокурором. Участковый Кротов, старик Хлудневский и понятые слушали их.

— Что за туристы там стояли? — кивнув в сторону родника, спросил Голубев.

— Табор цыганский с полмесяца обитался… — густым басом ответил бригадир Гвоздарев и, словно сам испугавшись своего голоса, смущенно кашлянул. — Дело такое — уборочная в разгаре, а слесарей кот наплакал. Подвернулись эти самые цыгане, предложили свои услуги. Я, конечно, с председателем согласовал, с Бирюковым. Пристроил я цыган в мастерской. Работу нарядами оформлял, оплата — в конце каждой недели. Так договорились. Работали любо-дорого. Сегодня спозаранку, как всегда, в мастерской появились, а когда удочки смотали — ума не приложу…

Голубев удивился:

— Что, и деньги, заработанные за последнюю неделю, не получили?

— Деньги они получали в правлении колхоза, в соседней деревне Березовке, — бригадир посмотрел на старика Хлудневского. — Когда дед Лукьян мне сообщил об убийстве, я как-то сразу на цыган подумал. Позвонил из конторы в мастерскую — там их нет. Стал звонить в правление колхоза, чтобы расчет не выдавали, а мне говорят, что цыгане в Березовке не появлялись сегодня…

В разговор вмешался участковый Кротов:

— Товарищ Голубев, в ваше отсутствие по распоряжению прокурора я из служебной машины связался по рации с дежурным райотдела и попросил, чтобы организовали задержание табора, поскольку на него подозрение падает.

— Правильно сделали, Михаил Федорович.

Прокурор, глядя на Гриню, сказал:

— Семенов предполагает, что из допотопной берданки почти в упор стреляли.

Голубев подошел к трупу, спросил Медникова:

— А горло действительно бритвой?

— Это уже мертвому разрезали.

— Зачем?!

Медников тщательно загасил окурок, усмехнулся:

— Тебе, Слава, как инспектору уголовного розыска, самому на этот вопрос ответить надо, а ты врача спрашиваешь…

В избушке у единственного оконца стоял самодельный стол с перекрещенными ножками. На нем — крупно нарезанные ломти хлеба, черный от копоти эмалированный чайник, две деревянные ложки, захватанный пальцами граненый стакан и чуть сплюснутая алюминиевая кружка. За столом, в углу, Голубев увидел узкую кровать с перевернутой постелью. Возле нее — опрокинутая табуретка и новенькие женские босоножки небольшого размера. В правом углу, сразу у двери, была сложена из кирпича приземистая простенькая печь, на которой стояла прикрытая крышкой кастрюля. От печки вдоль стены выстроился ряд пустых водочных бутылок. У стола валялись окурки, и один из них — с фильтром.

В избушку заглянул прокурор. Спросил у Голубева:

— На месте табора, Вячеслав Дмитриевич, нет характерных деталей?

— Кто-то на телеге торопился в сторону райцентра, Семен Трофимович, — ответил Голубев. — Ума не приложу — куда обувь пасечника делась? Почему он босиком?

— Вчера утром, говорят, ходил в новеньких кирзовых сапогах. Приезжал в Серебровку за колесом для пасечной телеги. Получил его на складе, а куда дел — тоже не известно, так как телега стоит на старых колесах. Бригадир предполагает, что цыганам продал. У их телеги одно колесо совсем негодное было.

— Вполне такое возможно, за родником обломки старого колеса спрятаны. Как понятые о пасечнике отзываются?

— Бригадир рассказывает, что Репьев выпивал лишнего, но дело свое исполнял старательно.

— Из местных жителей?

— Нет, приезжий.

— Это чьи? — показывая на женские босоножки, спросил Голубев.

— Говорят, одной цыганочки из табора. Розой зовут, — прокурор, достав из кармана пачку «Беломорканала», закурил. — Видимо, приласкал пасечник эту Розу, а у цыган на этот счет обычай строгий. Кстати, участковый такую версию выдвигает.

— Михаил Федорович! — позвал Голубев, и Кротов тотчас подошел. — У цыган было ружье?

— По моим сведениям огнестрельного оружия в таборе не имелось.

Голубев сдвинул фуражку на затылок.

— Что за табор был, Михаил Федорович?

— Просто-напросто две цыганских семьи, а вожак — Козаченко Николай Николаевич. Имеет паспорт с временной пропиской в городе Первоуральске Свердловской области.

— Как вели себя цыгане?

— В первые дни цыганки продавали местным женщинам губную помаду, краски для глаз и бровей. Но я побеседовал с Козаченко, и спекуляция прекратилась. Одновременно состоялся разговор и на предмет незаконного хранения не только огнестрельного, но и холодного оружия. Козаченко заверил меня, что такового в таборе не имеется. Оснований для производства досмотра вещей, как сами понимаете, никаких не имелось.

— Может, зря, Михаил Федорович, мы цыган подозреваем, — заговорил прокурор. — Криминалист предполагает, что пасечника застрелили из старой берданки. У местных есть такие?