Алексей Макеев - Первая пуля – последняя пуля

Гуров вздохнул и поднялся из-за стола. Автоматически сверился со своими наручными часами. На Боксера при этом он уже не смотрел.

– Стас, распорядись насчет задержанного. Пусть забирают его. И потом… Пообщайся с тем типом, которого ты сам захватил в джипе. Не думаю, что он сообщит нам что-нибудь новое, но, как говорится, кто первым встал, того и сапоги, а кто не успел, тот опоздал. На всякий случай…

– А ты, Лева? – Крячко подозрительно прищурился.

– Я еду в Павшино, Стас.

– Один?

– Один. Займись тем, что я тебе сказал… Потом отчитаешься перед Петром. Если что, я буду на связи.

Куличков все еще сидел между ними на месте подследственного, и Станислав не мог открыто выразить своего неудовольствия распоряжениями соратника. Ему не хотелось отпускать Гурова одного. Неизвестно еще, как там все повернется, в Павшине. Но остановить его Крячко не успел.

Гуров покинул кабинет, а затем покинул и здание уголовного розыска. Измотанный за последние безумные часы «Пежо» покорно дожидался владельца на прежнем месте. Там, где Гуров и оставил его, возвратившись с квартиры Станислава.

Город погружался в вечерние сумерки. За весь сегодняшний день сквозь хмурые дождевые тучи не проглянуло ни единого лучика солнца. Но не было и обещанного синоптиками дождя.

Гуров разместился в салоне автомобиля и включил печку. Минут пять сидел за рулем неподвижно, ожидая, когда прогреется двигатель. Только после этого тронул машину с места.

Направляясь в Павшино, он почему-то невольно задумался о судьбе Антона Ружакова. Как он сказал ему сегодня? «Мы живем по разным законам». Полковник всегда считал, что закон един для всех. Но в чем-то в словах Кулака имелась и определенная доля истины. Преступник искупил свою прошлую вину перед обществом, отсидев в колонии шесть полагающихся ему по приговору лет. А в том, что произошло позже, сразу после его выхода на свободу, вины Кулака не было. Он стал жертвой обстоятельств, но, в отличие от обычного человека, он отреагировал на эти обстоятельства по-своему. Так, как считал правильным и приемлемым для себя. Преступник есть преступник. «Однажды я уже переступил эту черту, а обратного пути не существует». Все верно. Преступник есть преступник. У него было иное мировоззрение.

Как и сказал Куличков, домик под номером восемь по Первой Прокатной улице стоял немного особняком от всех остальных строений на окраине Павшина. К тому же получалось так, что он один располагался по левую сторону от дороги, а три или четыре соседствующих дома – по правую. Гуров припарковался на расстоянии сотни метров от интересующего его строения. Оставшуюся часть пути он решил проделать пешком.

Дача Черушкина выглядела заброшенной и необитаемой, но входная калитка закрыта на засов с внутренней стороны. Гуров остановился у ограды, огляделся по сторонам и извлек «штайр» из наплечной кобуры. Бесшумно снял его с предохранителя. На окнах были задернуты занавески, и полковник полагал, что изнутри никто не наблюдает за его действиями. Просунув руку между остроносыми кольями, оперативник сбросил засов. Калитка не скрипнула, когда ушла внутрь, открывая полковнику вид на покрытую потрескавшимися плитами дорожку. От деревянного трехступенчатого крыльца его отделяло всего шесть шагов. Не больше. Гуров двинулся вперед. На даче по-прежнему стояла гробовая тишина.

Одна из неплотно пригнанных досок предательски хрустнула под ногой полковника. Гуров тихо выругался и взялся за ручку двери. Никаких препятствий в виде внутренних запоров не возникло. Дверь дачи гостеприимно распахнулась перед незваным визитером.

Прихожая, она же выполнявшая у Макарыча функции кухни, была погружена в полумрак. Гуров скользнул взглядом по стенам в поисках электрического выключателя, но не обнаружил такового. Держа оружие на уровне груди, полковник сделал осторожный шаг вперед, затем еще один. В правой стене имелась еще одна дверь, покрашенная белой краской. Возле двух окон – круглый раздвижной стол, три табуретки, раковина. В углу маленький пузатый холодильник с выпуклой дверцей. Наверх, на второй этаж дачи, уходила узкая винтовая лестница.

Гуров заколебался. Его обострившийся до предела слух все еще не улавливал ни единого постороннего звука. Дача больше напоминала склеп. Полная тишина оглушала. Куда предпочтительнее направиться в первую очередь? В боковую дверь или вверх по лестнице? Интуиция подсказывала Гурову, что дача на самом деле не пустая. Вероятнее всего, Макарыч видел приближение постороннего и затаился. Желания нарваться на засаду у Гурова не возникало. Он остановился у основания винтовой лестницы. Повел стволом «штайра» вверх, зорким взглядом пронзая царивший вокруг него полумрак. Мягко, по-кошачьи шагнул в сторону двери. Пальцы коснулись круглой металлической ручки и предприняли попытку повернуть ее. Ничего не вышло. Дверь была заперта. Гуров присел на корточки и осмотрел врезанный в дерево замок. Конструкция была не очень сложной, и при желании он мог бы справиться с этой проблемой минуты за три-четыре.

Гуров упал на бок, едва уловив подозрительный и столь долгожданный в определенном смысле шорох со стороны лестницы. Упал и откатился к стене. Финт оказался не напрасным. В дверной косяк, возле которого только что находился полковник, рассекая дерево в щепки, со свистом вонзилась пуля. Гуров бросил быстрый взгляд наверх, но в изгибах винтовой лестницы при таком освещении мало что можно было разглядеть. Одно Гуров знал определенно: враг затаился где-то там, и намерения его были далеки от доброжелательных. К тому же из своего укрытия Макарыч – а в том, что это был он, сомневаться не приходилось, – похоже, прекрасно видел фигуру полковника.

За первым выстрелом последовал второй, и теперь уже пуля ударила в плинтус. Гурову снова пришлось спешно передислоцироваться. Не выпуская из поля зрения винтовую лестницу, он рыбкой нырнул к полукруглому столу, поднялся на ноги и занял боевую позицию между двумя окнами. Теперь по всем законам физики затаившийся в засаде стрелок не мог достать его очередным выстрелом, не изменив собственной позиции. Так оно и произошло.

Гуров напряженно сжимал в вытянутой руке «штайр» и слушал. Слух для него играл сейчас куда более важную роль, чем зрение или другие внешние чувства. Невидимая нога осторожно, но с легким нажимом переступила с одной ступени на другую. Тишина. Затем снова тоненький, трудно-различимый скрип половицы. Медленно, но настойчиво Макарыч спускался по винтовой лестнице. Палец Гурова, лежащий на спусковом крючке «штайра», побелел от напряжения. Полковник даже старался дышать реже и тише. Теперь он использовал хитрость противника, играя на том, что последний потерял представление о месте нахождения незваного гостя.