Хью Пентикост - Где снег был красным

— Но вы, безусловно, понимаете, что, если бы вы сказали мистеру Майлзу, что знали, для чего предназначалось вещество, и что вещество использовалось, объяснениям мистера Линдсея поверили бы в большей степени?

— Я сообщила Маклину факты. Меня не заботило, чему он больше или меньше верил.

— Но все равно вы знали, что бутыль была наполовину пуста и что мистер Линдсей пользовался лекарством месяцами?

— Маклин меня об этом не спрашивал.

— Но я спрашивал, и вы рассказали мне, миссис Петерсон, в присутствии двух свидетелей. Однако вы не рассказали, за что вы ненавидите мистера Линдсея.

— Я его не ненавижу! — Суровый голос Люси Петерсон зазвучал громче, а затем едва слышно. — Но я не стою на пути справедливого наказания.

— Как и не колеблясь стремитесь его приблизить, — заключил доктор. — Это все, миссис Петерсон. Можете возвращаться к вашим детям.

«Да поможет им Бог!» — подумал Руф.

Едва дверь закрылась за спиной Люси Петерсон, Лиз подошла к доктору с сияющими глазами:

— Вы стараетесь помочь ему! Вы на самом деле стараетесь помочь Роджеру!

Доктор кротко улыбнулся в ответ:

— Я не стараюсь помочь ему. Я просто стараюсь найти истину.

— Но Роджер говорил правду! — воскликнула Лиз.

— Отчасти соглашусь с вами, — сказал Джон Смит. — Полагаю, он считает, что говорил правду.

— Считает? — Девушка была в замешательстве.

— Моя дорогая Лиз, истина — вещь неуловимая. — Доктор снова улыбнулся. — Отрывочная картинка, вспоминаемая вновь и вновь, притом что всегда отсутствуют одни и те же фрагменты, поскольку мы не стали их запоминать, начинает выглядеть как истина. Но часть чего-то никогда не является целым и очень редко имеет хоть какое-то сходство с целым. Человеческая рука, оторванная от его тела, — не человек, она не сможет также сообщить о человеке что-либо важное, как и быть полезной для кого-нибудь, кроме, может быть, каннибалов! Так что я могу сказать: «Сообщите мне правду о Джоне Н.». А вы можете ответить: «Я скажу вам правду. У него нет руки. Это его правая рука. На ней пять пальцев. На ней есть мускулы, жилы и плоть, две мозоли, старый шрам и светлые волосы». Да, здесь порядочно деталей и много правды о руке, но мало правды о Джоне Н., кроме бросающегося в глаза факта о том, что он потерял руку.

— Все это очень интересно, — сказал Руф, — но… я этого не понимаю!

— Давайте посмотрим, что нам говорил Роджер Линдсей, — предложил доктор, — и предположим, что сказанное им — правда. Он утверждал, что даже не разговаривал с Терренсом во время вечеринки. Он утверждал, что у него не было мотива для убийства Терренса, что тот являлся его другом и благодетелем. Он утверждал, что у Дэна Саттера не имелось ничего против него, что он не угрожал мистеру Саттеру и не отравлял его. Он утверждал, что бутылка с ядом, находившаяся в его комнате, содержала лекарство от стригущего лишая и была выброшена и, что очень возможно, сожжена на общей свалке. Он утверждал, что был неудачлив в любви. И он признался в предательстве своего друга и благодетеля и девушки, которую любит. — Доктор взглянул на Руфа и Лиз. — Я что-нибудь упустил?

— Думаю, нет, — сказал Гилсон.

— Но может быть, Роджер что-то упустил? — спросил доктор.

Руф пожал плечами:

— Этого мы не можем знать.

— Мой дорогой друг, мы можем быть уверены, что он недосказал очень многое!

— Зачем ему от нас что-то скрывать? — Лиз в очередной раз бросилась в бой.

— Не от нас, Лиз. Не от нас, — возразил Смит. — От себя самого!

— Это все — разговоры о психологии, доктор, они для меня непостижимы, — сказал Руф.

— Это чистой воды здравый смысл, — пояснил Джон Смит. — Вот молодой человек, одержимый понятиями о честности. Его концепция честности странная, но она его собственная! Услышав, что Терренс возвращается домой, он решительно настроен «выложить все»! Он намерен быть честным. Он собирается сказать: «Видишь, какой я честный? Я рассказываю тебе, что предал тебя». — Доктор сделал «честную» гримасу. — Примеры такой концепции можно встретить в нашей сегодняшней политической жизни. Ныне в национальных героях ходят люди, дающие показания перед комитетами конгресса, обвиняя других людей в преступлениях, которые они сами совершили. И мы забываем, что они предатели, жаждущие свежей крови. Но вернемся к нашему молодому другу. Он жаждет быть честным, хотя для этого надо проливать свет на его собственные бесчестные деяния! Признался ли Роджер во всем Терренсу? Он сказал, что не разговаривал со своим издателем во время вечеринки. Думаю, так оно и есть, иначе бы Роджер нам это сообщил. «Видите, какой я честный? Я признался!» Полагаю, миссис Вейл знала бы об этом.

— Звучит разумно, — сказал Руф.

— Вероятно, он испытывал душевную муку, ожидая момента, чтобы продемонстрировать свою честность Терренсу. Поэтому я предполагаю, что весь вечер Роджер провел говоря себе: «Сейчас? Отвести его в сторону сейчас и сказать? Где он сейчас? Он один?»

— И вы думаете, когда Терренс вышел, Роджер двинулся следом за ним и…

— Не торопитесь, Руф. Все, что я предполагаю, — он провел весь вечер в нерешительности, размышляя, «пришло ли время»; он постоянно наблюдал за Терренсом, думая, не представится ли возможность поговорить с ним наедине. А затем, — Смит заговорил, повысив тон, — Терренс покинул комнату, где проходила вечеринка, и вышел из дома!

— Но ваши слова, доктор, сводятся к тому, что виновен Роджер! — воскликнул Руф. — Если все происходило именно так, то он, безусловно, последовал за Терренсом!

— Старайтесь не забегать вперед, Руф, — сказал Джон Смит. — Это все — предположения. Но не забывайте, с чего мы начали. Мы начали с предположения, что он говорил нам правду, когда сказал, что не разговаривал с Терренсом во время вечеринки. Допустим это… и сопоставим с нашими прочими предположениями. Что мы имеем?

Руф стиснул зубами мундштук трубки.

— Он видел, как Терренс вышел… если наблюдал за ним так внимательно. Это был шанс, который Роджер ждал, но, если он говорил правду, не воспользовался им.

— Совершенно верно! — Глаза доктора заблестели от возбуждения. — А почему не воспользовался, Руф? Почему?

Гилсон пожал плечами:

— Наверное, не хватило смелости.

— Я так не думаю, — сказал Смит. — Он был движим непреодолимым порывом признаться. Роджер мог не решиться самостоятельно создать подходящую для признания ситуацию, но, когда такой момент сам бы наступил, думаю, он приступил бы к действию.

— Но не сделал этого, — задумчиво произнес Гилсон, — исходя из ваших предположений!

— Именно! Потому что это не был подходящий момент! — сказал доктор. — В каком случае момент мог показаться неподходящим, Руф?

— Доктор, я сойду с ума! Откуда мне знать?