Анатолий Степанов - Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года

— Так я могу быть свободен?

— До завтрашнего утра, — внес ясность Верещагин, — когда мы встретимся в этом кабинете. Разговор еще не закончен…

На прощание майор не подал руки, и лейтенант уже с порога, посадив на голову фуражку, приложил ладонь к лаковому козырьку. Честь отдал, не имеющий таковой! Увы, теперь у Верещагина не было в этом сомнения.

Во Львове следователь по особо важным делам не терял времени даром. На допросе у Часовщикова и Райзмана достало смелости — честно признали, как в пьяном угаре откручивали винты потолочного люка. В чужом пиру похмелье… Против Мухина свидетельствовал и его же блокнот в черном переплете, изъятый при таможенном досмотре. Записи явно говорили, что лейтенант без стеснения прикинул, сколько выручит за контрабанду.

Все отчетливее понимал Верещагин, что эта афера, видимо, не первая на счету Мухина. Но интуиции мало. Нужна четкая цепочка доказательств: за недостающими звеньями и собирался Верещагин, закрыв кабинет двойным поворотом ключа.

Внизу его ждала машина.

— Заправка? — спросил Верещагин водителя.

— Полная. Придется покататься, товарищ майор?

— Да. Покатаемся немножко… Что-то давно я не бывал в музеях.

По дороге он едва смотрел по сторонам и, наверное, зря. За ветровым стеклом позолоченный осенью и повитый легендами раскрывал ладони площадей, манил в теснины мощных торцовым булыжником улиц древний город Львов.

На крутом спуске водитель придержал машину:

— Музей Ярослава Галана.

Верещагин поднял голову от разложенных на коленях бумаг. Зайти бы, поклониться памяти писателя, изуверски зарубленного в собственном кабинете. Национализм всегда опасен ограниченной тупостью и не терпит таланта. В конечном счете перо Ярослава Галана оказалось острее топора, оборвавшего его жизнь, но капли крови на листах незаконченного очерка о свободном человеке и сегодня предостерегают от благодушия… Нет, еще не все спокойно в подлунном мире!

В музей, нужный ему, Верещагин вошел, как только тот открылся. Пенсионерки-смотрительницы неодобрительно хмурились вслед пижону, разлетевшемуся по залам с «дипломатом» в руке. Видно, был он важной птицей, поскольку рядом семенила директриса, стараясь не отстать и что-то рассказывая. А дальше старушки и вовсе заподозрили неладное. Ранний посетитель недрогнувшей рукой снял со стены экспонат…

— Чудотворную уносит, — охнули смотрительницы, но Верещагину было некогда объясняться с ними. Время оставалось лишь на то, чтобы оформить акт выемки. Он даже толком не разглядел икону, почему-то зачисленную бабулями в разряд чудотворных. Чудотворная или нет, но Верещагин крепко надеялся, что она ему поможет.

С этой мыслью Сергей Иванович через сорок минут вышел из служебной машины на привокзальной площади.

— Опять придется подождать, — извинился он перед водителем.

— Ждать и догонять — хуже нет, — ответил парень. — Но ничего… Мы привычные! Служба такая.

Верещагин чуть заметно усмехнулся. У него тоже была схожая работа — ждать и догонять, но при этом еще требовалось думать, чтобы события развивались в намеченном следователем русле. Конечно, не обходится без неожиданностей, но погони по крышам, стычки в подворотнях, это уже архиредкие издержки «производства». Оценка документов и показаний свидетелей, когда между разрозненными на первый взгляд фактами прослеживаются связи — вот настоящее дело следователя. Но порой приходится и ждать…

На перроне львовского вокзала с иконой под мышкой Верещагин оказался отнюдь не случайно. Динамик объявил о прибытии поезда «Будапешт — Москва», и Сергей Иванович поспешил к прицепному ленинградскому вагону. Ему очень хотелось встретиться с Маргаритой Князевой. Не ради ее красивых глаз, хотя инспектор таможни особо отметил броскую привлекательность проводницы вагона, в котором обнаружились контрабандные часы. Князева была единственным свидетелем, кто не отозвался на разосланные повестки. А если гора не идет к Магомеду… то следователь идет к Марго!

— Доброе утро! — приподнял Верещагин кепку, когда вагон остановился. — Гражданка Князева?

Его ждал сюрприз. Марго была той самой нелюбезной проводницей, что без церемоний выставила его из вагона в Чопе. Она тоже узнала Верещагина, но радости не проявила:

— Допустим, я Князева. Что надо?

— Хотелось бы поговорить.

— Перебьешься. Хотеть не вредно. Много вас таких… хотельщиков.

Доставая удостоверение, Верещагин искренне посетовал:

— Что за манеры, Марго? Нехорошо, у вас же дочь растет, как станете ее воспитывать? Или полагаете, что мать и дальше будет Аленку пестовать? Глядите, ведь у Людмилы Петровны здоровьице не очень…

— Кто вы такой? — в глазах Марго блеснуло беспокойство.

— Не стоит терять время, — посоветовал Верещагин. — Конечно, можно побеседовать и в другом месте. Машина ждет на стоянке…

— В служебном купе никто не помешает. Проверено! — сдалась и горько усмехнулась женщина. — А про Аленку вы зря… Она меня любит. И мама. Каждый раз на вокзале ждут. Это вам тоже известно, товарищ всезнайка?

О таких подробностях Верещагин, конечно, не ведал, но в остальном информация заместителя начальника Ленинградского уголовного розыска оказалась точной. Поднимаясь в вагон, Сергей Иванович добром вспомнил Славку Хаетова и про себя вновь пообещал, что поможет ему с тем «глухим» делом о краже орденов, которое так и не тронулось с места. Об этом вскользь сказал Хаетов в телефонном разговоре, характеризуя Маргариту Князеву. На прощание он заметил: «Старик, ты вышел на интересную фигуру. Марго, она же Княжна. Беспорядочный образ жизни, спекуляция по мелочам, но рядом крутятся типы позубастее. Не спугни, да и сам будь осторожнее. У нашей клиентуры не всегда есть в кармане носовой платок, зато нож сыщется обязательно…»

С ножа, самодельного и внушительных размеров, красовавшегося на столике в служебном купе проводницы, Верещагин и начал разговор:

— Серьезный инструмент. Его выдали таможенникам, чтобы откручивать винты?

— Кажется, — кивнула Марго. — А что?

— Думаю, чем открывал потолочный люк Мухин.

— Не знаю такого.

— В самом деле? — Верещагин открыл папку, нашел нужный лист. — Цитирую показания свидетеля Райзмана: «У нас троих были места в разных купе, но Мухин договорился, чтобы мы ехали вместе. В этом помогла проводница по имени Марго. Мухин сказал, что знает ее давно, и передал в благодарность часы в красном корпусе».

Марго нервным жестом подтянула рукав форменного кителя. Верещагин сделал вид, будто не заметил мелькнувшего красного браслета, продолжил спокойным тоном:

— Далее предоставим слово Часовщикову: «Мухин спросил, есть ли у меня отвертка или нож. У меня был перочинный, но мы уже много выпили, и я сломал лезвие, когда пытался отвернуть винты, крепящие крышку потолочного люка. Мухин пригласил в наше купе проводницу, высокую блондинку привлекательной внешности, угостил ее и попросил дать нож». Что скажете, высокая блондинка?