Елена Михалкова - Пирог из горького миндаля

В кухне Бабкин не удержался и взял из шкафа конфету. Развернул ее, стараясь не шуршать фантиком, и тут ему почудился над головой какой-то звук.

Сергей застыл. Кто-то ходил наверху, и ему даже показалось, что щелкнули выключателем. Он подождал, не донесутся ли с лестницы шаги. Но ни одна ступенька не скрипнула. Бабкин сунул надкушенную конфету в карман и двинулся к источнику звука.

На втором этаже было тихо. Свет падал из приоткрытой двери в мансарде, из той комнаты, где Раиса устроила кладовку, а если называть вещи своими именами – склад ненужных вещей. Бабкин осторожно подкрался к двери, заглянул внутрь.

Посреди комнаты спиной к нему стояла Вероника. В правой руке она сжимала короткий нож. Ее окружали коробки – завалы, нагромождения коробок и ящиков. Что-то тихо шепнув себе под нос, она сняла верхнюю с ближайшей башни и одним движением распорола полосу скотча.

Бабкин молча наблюдал. Вероника перевернула коробку, в которой оказались тетради, расшвыряла их и схватилась за следующую. Одна опустевшая коробка за другой отлетала в сторону, а содержимое сдвигалось, постепенно накапливаясь в большую мусорную кучу. Здесь были дневники, книги, сервизы, обернутые в пожелтевшую газетную бумагу, какие-то детали – похоже, от телевизора… Вероника действовала как робот. Вскрыть, вывалить, расшвырять, сдвинуть. Вскрыть, вывалить, расшвырять… Когда вокруг нее не осталось свободного места, она принялась сгружать охапками вещи обратно по коробкам, ничуть не заботясь об их сохранности. Сергей слышал, как хрустят чашки и бьются тарелки, ударяясь о дно ящика. Женщина с маниакальным упорством пыталась что-то найти.

К десятой коробке Вероника устала. Поднялась, стоя спиной к Сергею, и чем-то щелкнула. Он не сразу понял, что это зажигалка, а поняв, остолбенел. Она что, собирается все это поджечь?

Наверное, он не слишком бы удивился. Легко было представить ее стоящей посреди объятой огнем комнаты. Не факт, что пламя навредило бы этой ледяной непроницаемой красавице – быть может, она неуязвима для тепла и жара.

– Что вы делаете?

Она вздрогнула и обернулась. В одной руке нож, в другой зажигалка, глаза расширены… Впервые Сергей увидел на ее лице подобие эмоции, и ему стало не по себе. Бесчувственной эта беловолосая фея определенно не была.

Вероника молча сделала шаг к нему, и он приготовился уклоняться от удара. Черт ее знает, чего от нее ожидать!

– Я могу вам помочь? – спросил он. – Ночь уже, поздно, а вы тут одна пытаетесь справиться. Хотите, будем искать вместе?

Он забалтывал ее, но судя по всему, реплики были выбраны неправильно. Голубые глаза по-прежнему расширены, как у взбесившейся ангорской кошки, и нож на изготовку.

– Вы же понимаете, что пырнуть меня этим вашим кинжалом – плохая идея? – поинтересовался Бабкин.

Кажется, подействовало. Она опустила руку.

– Вы ударили поленом Яну? – спросил Сергей.

Вероника молча покачала головой. Ее молчание начинало его беспокоить. Она и прежде не казалась ему разговорчивой, но в ситуации, когда ее застали роющейся посреди ночи в чужих коробках, можно было бы и сказать что-нибудь в свое оправдание.

– Ничего не хотите объяснить, Вероника?

Кажется, вот это легкое движение губ означает у нее усмешку. Сергей пожал плечами:

– Дело хозяйское. Но я сейчас разбужу Яну, покажу, что вы сделали с вещами, доставшимися ей в наследство, и вас через час выставят из дома.

Вот теперь она всерьез испугалась. Страх считывался вполне недвусмысленно, и Бабкин почувствовал облегчение. Наконец-то ему удалось расшифровать хоть какую-то ее эмоцию!

– Не надо.

Слабый тихий голос. Она даже наклонилась и положила нож на пол, словно показывая, что больше не вооружена.

– Тогда объясните, что вы здесь делаете.

– Я ищу одну свою вещь.

– Какую?

– Я не могу сказать.

– Какую?

Глаза ее сверкнули.

– Я не могу сказать!

Бабкин понял, что настаивать бесполезно.

– Ну вот что, – начал он, изрядно устав от происходящего. – Я уверен, что вы знаете, кто ударил вашу сестру и едва не прикончил ее. Это сделал один из вас троих. Или вы называете мне его имя, или готовьтесь паковать вещи. В принципе, вашу семейку давно следовало выгнать отсюда к чертовой матери. Не знаю, отчего Яна проявила такую доброту. Но мне удастся ее переубедить, даю вам слово.

Он блефовал, конечно же. Но ему хотелось есть, и чувство голода вкупе с желанием наконец выспаться придавало его тону необходимую убедительность злости. Бабкин был чертовски раздражен и хотел покончить с происходящим вокруг абсурдом как можно быстрее.

Она беспомощно огляделась, словно пытаясь призвать на помощь кого-то невидимого.

– Говорите, – попросил Сергей. – Вам все равно придется это сделать.

Илюшин сверил смазанные отпечатки на плафоне с теми, что хранились в их деле, и ожидаемо не нашел совпадений. Видимо, тот, кто выкрутил лампу над крыльцом, был в перчатках. «Предусмотрительный, гад».

Осмотр полена тоже ничего не дал. Конечно, существовал призрачный шанс, что преступник, нанося удар, содрал кожу с ладони, оставив на древесине следы крови. Но Илюшин отдавал себе отчет, что вероятность эта ничтожно мала.

– Улики есть, но толку-то от них, – пробормотал он, берясь за свою головоломку.

На этот раз ему удалось сложить кубик за две минуты, и в тот момент, когда последняя полоса встала на свое место, его словно кольнуло.

– Отпечатки, отпечатки, – забормотал Илюшин и вскочил. – Товарищи, а ведь я уже их видел прежде…

Незримые товарищи, имевшие смутный облик клонов Бабкина, поинтересовались у Макара, что он имеет в виду. Плафон?

– Нет, не плафон, – отмахнулся Илюшин. – Но мне определенно встречалось…

И тут он вспомнил. Зрительная память была у Илюшина близка к фотографической. Эти параллельные завитковые узоры он видел дважды: сначала в материалах, собранных следователем Гусаком, а затем в своих собственных.

Макар открыл архивное дело, включил планшет и вывел на экран фотографию отпечатков, снятых собственноручно им самим. И едва преодолел искушение немедленно отыскать Бабкина и вывалить на него новую информацию.

– Круто, – пробормотал он, глядя на совершенно одинаковые узоры. – Как я раньше не заметил!

Но это ни на шаг не приближало его к разгадке, кто напал на Яну Тишко.

– Кофта, кофта, – пробормотал Макар. Расстегнутая молния не давала ему покоя. Зачем раздевать свою жертву, тратя драгоценное время? Если Яну хотели напугать, чтобы она прекратила расследование, или даже убить…

– Стоп! – вслух сказал Илюшин.

«Я исхожу из неправильной предпосылки вместо того, чтобы исходить из фактов. А факты таковы, что девушку оглушили и пытались раздеть».