Людмила Герасимова - Зачем дана вторая жизнь

В дверях мужчина столкнулся с медсестрой — Лену звали в процедурную. На этот раз шов осматривал доктор: заживление шло хорошо, поэтому решили голову не бинтовать, ограничиться стерильной накладкой. В зеркале Лена увидела себя лысой с большой нашлёпкой на темени и пришла в ужас.

— Дайте хоть платочек, — взмолилась она. — Как я пойду в палату?

— Нет платочка, — отмахнулась сестричка, пряча неиспользованные шприцы в ящик тумбочки. — Так даже прикольно. Да! Через минут двадцать поведу тебя в другой корпус на обследование, насилу договорилась — в день принимают ограниченное количество больных, так что опаздывать нельзя.

Лена убедилась в безлюдности коридора и понеслась к своей двери. Голову непривычно обдувал ветерок, мысли лихорадочно работали в поисках решения, чем прикрыть лысину. В палате, слава Богу, никого не было. Голову удалось обмотать полотенцем, но заправленные внутрь короткие концы выскочили, полосатая чалма размоталась и свалилась на пол. Косынка из наволочки оказалась просто ужасной. Лена полезла в тумбочку. «Боже мой! — вскричала она, извлекая на свет искусственные волосы. — Как я могла забыть?».

— А где Селиванова? — заглянула в палату медсестра.

Лена обернулась, придерживая парик рукой:

— Это же я. Как думаете, не слетит?

— Пойдём уже. Где успела достать?

Несколько часов в очередях к разным кабинетам — не шутка для больной, к тому же если давно сосёт под ложечкой! Лена без сил плелась по двору к своему корпусу, отстав от медсестры, независимо шагающей впереди с историей болезни.

В палате было, к счастью, пусто: соседнюю кровать успели застелить чистой постелью, но никого пока не положили. Лена, поспешно скинув халат, нырнула под одеяло, чувствуя такую невыносимую усталость, что даже расхотелось есть. Её приняла темнота, в центре которой тут же возникла яркая белая точка. Она постепенно приближалась, увеличиваясь в размерах, пока не выросла настолько, что стали различимы черты лица, лица родного, любимого, лица бабки Манефы. Оно переливалось множеством песчинок, менялось и казалось подвижным. Бабка что-то хотела сказать, но лицо поплыло назад, пока не превратилось в светлую точку и совсем не исчезло. Лена ощутила такую пустоту, как после тяжёлой утраты, и горько заплакала. Сквозь ватную пелену пробился испуганный голос:

— Ленусик! Что с тобой, милая? Тебе плохо?

Девушка вынырнула из сна — над ней глаза бабушки Ирины.

— Ты так плакала во сне — я испугалась за тебя! — всхлипнула Ирина Ивановна.

— Бабушка, ты не знаешь, у нас в роду был кто-нибудь по имени Манефа?

— Манефа? Впервые слышу. А что это вдруг…

— А Радуня? — перебила Лена.

— Радуня? Это тоже имя? — удивилась Ирина Ивановна. — Какое странное! Ра-Дуня, вроде как радостная Дуня. Что за имена, откуда ты их взяла? — бабушка оглянулась вокруг. — Ты же книжки не читаешь?

— Нет, конечно. Мне напрягаться нельзя. А имена эти мне снятся: будто я Радуня, и у меня есть бабушка Манефа, и она так любит меня, как никто на свете.

— Это что ж такое! — слегка обиделась Ирина Ивановна. — Выходит, я тебя мало люблю?

— Нет, ты не поняла. Ведь это мне снится, — попыталась объяснить Лена.

— Так это ты из-за сна плакала? — догадалась женщина. — Мало ли что мне снится. Разве можно обращать внимание на всякие там сны? Ты болеешь, вот и плетётся всякое несусветное. Придумала ведь такое: Ра-дуня, Матрёна!

— Манефа, — поправила Лена. — Манефа меня, то есть Радуню, защищает, оберегает. Знаешь, её считают ведуньей, она умеет лечить травами, предсказывать будущее.

— Лена, что с тобой? — пощупала лоб бабушка. — Может, доктора позвать? Заговариваться стала! Ты пугаешь меня!

— Меня же психиатр обследовал! Я, между прочим, ему рассказала о своих снах, и он ничего у меня, в смысле, ну там шизофрении или других каких отклонений, не нашёл. Я же тебе говорила вчера. Да, кстати, ты мне достала таблетки, которые он прописал?

— Ой, чуть не забыла, — спохватилась бабушка, вытаскивая из сумки широкую коробочку. — Вот, полгорода оббегала, а купила в аптеке рядом с домом. Но транзистор не принесла, оказался неисправным. Давай лучше я тебя покормлю: я курочку отварила и сырнички такие ароматные пожарила, да сметанкой, как ты любишь, полила.

Лена с удовольствием отдалась в руки бабушки и с набитым ртом, пережёвывая сырники, опять задала неожиданный вопрос:

— А у нас в роду был кто-нибудь, кто мог лечить людей? М-м-м! Как вкусно! Или мог предсказывать? Может, чужие мысли читал? В общем, ты что-нибудь об этом знаешь?

— Втемяшилось же тебе сегодня в голову! Просто диву даюсь! Что это ты вдруг ни с того, ни с сего? Да! Рассказывала мне моя мать, что из поколения в поколение передавался по женской линии особый дар! И моя бабушка (кстати, её звали тоже Еленой) могла от головной боли избавлять: положит руку на лоб, и боли как не бывало. Мама рассказывала: бабушку на роды звали, хорошо младенцев принимала, считали, лёгкая у неё рука. А вот ни у моей матери, ни у меня, ни у моей дочери, то есть твоей матери, этого дара не было. Наверное, на моей бабке дар и закончился. Страшная судьба выпала на её долю!

— А что с ней случилось? Ты никогда не рассказывала, — перестав жевать, заинтересовалась Лена.

— Её вместе с мужем раскулачили и выслали за Урал. Всё у них отобрали, только и успели кое-что из одежды наскоро похватать, как их усадили на подводу и — вперёд! Такое было время!

— Бабуля, а они и правда кулаками были?

— Какими кулаками? Работали от зари до зари на небольшом участке земли, да корова была. А дом, хороший, добротный, из брёвен, когда-то прадед моей бабке в приданое дал. Вот голь перекатная, не желая работать, и экспроприировала хорошую избу и корову с участком. Неблагодарные, забыли, как днём и ночью бежали к моей бабке за помощью, и теперь стали кричать вслед повозке: «Ведьма, ведьма». А бабка тогда была беременна, так она в пути родила, и ребёночек тот умер, девочка была.

— А откуда тогда твоя мать взялась — она потом родилась? Уже на Урале?

— Нет, на Урале никто не родился, потому что бабушка после родов в пути заболела: у неё началась горячка, и она скончалась в страшных мучениях. Остался её муж один, вот и жил бобылём, да в рудниках работал, всё мечтал встретиться с дочерью. Представляешь, всё-таки дождался: за несколько лет до войны приехала к нему на Урал повидаться моя мама (ей тогда восемнадцать было) со старым дедушкой. Дождался он этой встречи и через полгода умер. Там, в чужой земле, и похоронен.

— Не поняла, откуда же взялась у него дочь? Ты же сказала, что ребёнок умер в пути.

— Так у них уже была до этого дочь. Она, к счастью, гостила у деда в городе, поэтому под раскулачивание и не попала. Вот так дед и вырастил свою внучку, заменил ей и отца, и мать!