Екатерина Лесина - Тайная страсть Гойи

— Разве она сама не желала того? — осторожно поинтересовался Альваро.

— Желала. — Диего грустно усмехнулся. — Это меня и остановило… Она хотела остаться молодой навечно, так и вышло… Всегда все выходило именно так, как ей хотелось.

И он подошел к окну.

— Светает, скоро наступит новый день. И я хотел бы просить тебя… Не знаю, имею ли право, но… останься.

— Что?

Эта просьба удивила и несколько насторожила. Все же слухи о Диего ходили самого разного свойства, хотя Альваро тотчас устыдился собственных мыслей.

— Знаешь, мне впервые спокойно. Как будто Хосе вернулся… Нет, погоди. — Диего взмахнул рукой. — Я не то имел в виду… Тебе не стоит опасаться, что я…

— Я не опасаюсь.

Это было не совсем правдой.

— Хорошо. Я устал от одиночества. От тайн, а ты знаешь о нашей семье все. Обо мне. Перед тобой нет нужды притворяться. Ты останешься моим доверенным лицом. Человеком, к которому я в случае белы смогу обратиться с просьбой и просто побеседовать, если возникнет в том нужда. Не беспокойся, я положу тебе достойное жалованье и…

— Останусь. — Альваро поклонился. — Спасибо.

— За что?

— За доверие.

Диего вздохнул и устало произнес:

— Знаешь, мне кажется, Каэтану эта история премного позабавила бы. Она всегда говорила, что люди носят не лица, но маски… И скандал… Ты верно сказал. Она хотела, чтобы имя ее вошло в века. Теперь это неизбежно.

И Диего оказался прав.

Впрочем, эта история уже никаким боком Альваро не касалась…

В квартире было все иначе.

Выходит, Стас сделал ремонт… Белые обои. Обилие хрома. Яркий свет. И ощущение чужого жилья, в которое Алина проникла не иначе, как по ошибке. Она испытывала огромное желание убраться, вернуться в коммуналку, к которой привыкла. Но заставила себя переступить через порог.

Пройтись.

Вещи его… Что с ними делать? Дорогие… Продать? Мародерством отдает. Отдать? В приют? В Красный Крест? Или просто отнести на помойку?

Картины…

Их немного и сейчас ценятся. И наверное, Алина имеет право и на них тоже. Макс говорит, что имеет. По завещанию. Смешно. Когда-то это казалось романтичным, не умереть в один день, а отписать тому, кого любишь, все имущество… на всякий случай.

Макс вошел без стука.

— Осваиваешься? — Он снова выглядел прежним, немного ленивым, немного рассеянным. Родным.

— Пытаюсь. А я точно имею право?

— Точно.

— У Стаса нет родственников. Не было, во всяком случае. Но я…

— Все равно сомневаешься?

Алина кивнула:

— И боюсь. А если…

— Всю отраву конфисковали. Передали лаборатории. Пускай разбираются, чего там намешали гении-целители… — Макс пнул столик, сделанный из хромированных трубок. — Алин, прекрати строить из себя несчастную родственницу. Это твой дом. Был твоим. И снова стал. А прочее… судьба такая.

— Что с ними будет?

— Ну, Евгения сядет. Лет этак на двадцать минимум. Семейка поспешила от нее откреститься, а у самой денег на адвоката нет. Да и тяжбы из-за решетки вести ей затруднительно. А остальные, думаю, погрязнут в судах, пытаясь разобраться, кому же что принадлежит.

Странно.

Опять деньги. Из-за них все началось… И еще из-за любви, но потом про любовь все позабыли.

— Только она?

— Ну… — Макс поскреб затылок. — Галине предъявят обвинение, но она пошла в отказ… Делает вид, что понятия не имеет, чего там за добавки были. Вроде как натуральное средство, а доказать что-то сложно. Одно дело, Линка, когда человека на пленке вешают, и совсем другое, когда он вроде как сам помер, а предполагаемый убийца в это время чаи в веселой компании распивал. Старые дела вообще глухари… Попытаются, но максимум, что ей грозит, — пару лет условно.

Несправедливо.

Наверное.

— Татьяну вот уволили. И стоит вопрос о том, что запретят лечить, но это тоже… Страна большая. Уедет. Сменит фамилию. Хотя думаю, она теперь свой кусок не упустит. Раз уж делить пирог между детьми, то и ее считать. В старом-то завещании значится, что имущество в равных долях подлежит разделу между «моими детьми». Такой вот словесный оборот.

Всего два слова…

— Егор… Его отстранили от дел. Вроде бы проверками грозятся. Санкциями и прочей ерундой, только он за границу подался. Думаю, свою долю он уже добыл и не вернется, вот такие дела.

— А картина?

— Что картина? А… ну, ее с остальным имуществом поделят. — Макс осторожно присел на край диванчика, казавшегося игрушечным. — Или она тебе нужна? Смотри, пошел слушок, будто картина проклята…

Алина покачала головой.

Нет, ей не нужно чужого. Картина проклята? Скорее уж не она, а люди… Жадностью прокляты. И иными страстями, и, наверное, в этом есть какой-то смысл, который ей непонятен.