Александра Авророва - Список черных дел

— Подождите! — даже остановился от возмущения мой собеседник. — Да почему это вы считаете, что мне выгодно, чтобы вы экономили на каких-то там ваших издержках?

Я удивленно подняла брови:

— С большой вероятностью это будут ваши издержки. Ведь судиться я намерена с вами.

— Со мной?

— Разумеется. Из-за недостаточной юридической грамотности я полагала, что устное завещание не имеет должной силы. Однако по зрелом размышлении сочла разумным обратиться к адвокату.

Бурков слушал меня, словно завороженный. Так и знала, что канцелярский стиль должен действовать на него безотказно!

— Адвокат дал мне платную консультацию. Оказывается, ситуация является спорной. Ваша жена — прямой потомок, и это говорит в ее пользу. Но в то же время устное завещание было произнесено в присутствии свидетелей, среди которых имелись официальные лица. Кроме того, оформление соответствующего письменного завещания являлось невозможным по причинам медицинского характера. Таким образом, имеет место столкновение интересов. Скорее всего, дело будет разбираться долго. При нынешней загруженности судов, может, и не один год. Однако я согласна и подождать. До окончания разбирательства квартира и дача будут опечатаны, а счет на сберегательной книжке заморожен.

— Заморожен, — медленно повторил Сергей, и я поняла, что рыба заглотила крючок. А теперь бы не переиграть. Я не должна быть уверена в успехе — иначе со мной было бы бессмысленно торговаться.

— Скорее всего, суд вынесет компромиссное решение. Таким образом, наследство будет поделено поровну между мною и вашей супругой. Издержки тоже придется выплачивать пополам. Вот по этому поводу я и пришла. Я не настолько глупа, чтобы платить деньги, которые можно сэкономить. Если не доводить дело до суда, а решить полюбовно, то и издержек не будет. Разумеется, работу по оценке имущества нам придется оплатить, но это обойдется гораздо дешевле.

И, решив вбить последний гвоздь в гроб своего противника, я любезно добавила:

— Я знаю оценщика, который согласится работать по льготному тарифу.

— Но… но вначале вы хотели получить только пакет. Мне он, правда, пока не попадался, но если я его найду… судиться — хлопотное дело. Жаль, что вы передумали. Может быть, вы… То есть я… то есть…

Я ломалась довольно долго, однако в конце концов позволила себя уговорить. Вернее, сделала вид, что колеблюсь. Бурков воспрял духом. Он явно считал, что проявил чудеса ума и сейчас перехитрит жадную, однако, как и все женщины, весьма недалекую особу. Ему даже не приходило в голову сопоставить различные стороны дела. Ведь если б я и впрямь была столь корыстна, никакие уговоры не заставили бы меня отступить от цели, и на пакет, ценный лишь как память о Софье Александровне, мне было бы плевать.

Короче, вскоре я стояла у заветного бюро, а Сергей потел над текстом бумаги, где я отказываюсь от наследства. Люба вела себя тихо, как мышка, и я заподозрила, что кое-какие гены от бабушки она все-таки получила и головой пользуется несколько чаще, чем муж.

Бюро было очень красивым. Из красного дерева, а инкрустировано тоже деревом, однако других пород. Зато конструкция этого антикварного предмета меблировки показалась мне довольно странной. Сплошные ящички — внизу покрупнее, сверху помельче, а посередине нечто вроде фриза с изображением цветочных гирлянд. Вот у моего письменного стола, например, три ящика, так я и то вечно забываю, что куда положила. Как наши предки умудрялись не путаться в таком вот бюро! Наверное, делали наклейки — «деловые письма», «любовные письма», «приглашения на рауты». Мне бы их заботы!

Вздохнув, я принялась выдвигать все подряд, не слишком, впрочем, надеясь на успех. Мне ведь требовался не обычный ящик, а потайной, а он тем и отличается, что с ходу его не видно. С помощью Любы я вынимала бумаги (впрочем, они были не везде), а потом внимательно осматривала пустой ящик в поисках чего-нибудь необычного. Сергей метал на нас подозрительные взгляды, уверенный, что я мечтаю что-нибудь стащить. Кроме того, каждые пять минут он нервно спрашивал: «Ну, нашли?», явно опасаясь, что я опомнюсь и передумаю. Меня терзали те же опасения в отношении него, и каждый из нас был убежден, что ловко обманывает другого. Работа продлилась больше двух часов — безрезультатно. Тогда мы отодвинули бюро и простукали его заднюю стенку — и снова без толку. Под подозрением оставался только фриз. Я начала тщательно ощупывать выложенный на нем орнамент, и в какой-то момент — о радость! — часть фриза отъехала в сторону, и за ним мы увидели свободное пространство, а там… а там плоский широкий пакет.

Я вытащила его на свет божий. Обычный большой пакет из целлофана, заполненный бумагами. Бурков тут же выхватил какую-то тетрадку и открыл на середине.

— Почерк бабушкин, — тихо заметила Люба. — Дневник?

Ее муж вернул тетрадку мне и достал черно-белую фотографию, потом справку о регистрации брака. Это его удовлетворило.

— Все разумно, — констатировал он. — Софья Александровна оставила вам памятные вещи. Я на них не претендую. Вы согласны подписать?

Я прочла, что признаю Любу законной наследницей, поставила свою подпись, попрощалась и ушла. Не знаю, правильно ли я поступила. Конечно, с одной стороны, я нарушила этим волю Софьи Александровны, выраженную недвусмысленно и четко. Она назначила наследницей меня. С другой же стороны, она знала меня достаточно, чтобы быть уверенной — судиться я не стану. И достаточно знала Сергея, чтобы не надеяться на то, что тот уступит без борьбы. Быть может, ее целью было не столько оставить мне свое имущество, сколько дать в руки оружие, с помощью которого я могу получить пакет? Или я фантазирую и приписываю бедной старушке прозорливость, какой не обладает ни один человек? А в пакете обычные бумажки, которыми всякий обрастает в течение жизни. Нет, не верю! Там что-то необыкновенное!

Я почувствовала, что не в силах дотерпеть до дома, и, едва зайдя в метро, наугад выудила фотографию. Выудила — и застыла. Нет, не такими бумажками положено обрастать тихим старушкам! На фотографии была запечатлена парочка — необычайно красивый блондин и элегантная крашеная блондинка. Она с выражением неземного упоения на лице… ну, скажем так — расстегивала ему брюки. Впрочем, ее руки несколько прикрывали объект и потому предположить можно было многое, я же привела вам версию, адаптированную для маленьких детей. Однако даже эта версия впечатляла, особенно по контрасту с выражением лица партнера. На лице у него был написан панический ужас.

Я срочно спрятала фотографию обратно в сумку, пока в нее не сунул нос какой-нибудь подросток, однако увиденное продолжало стоять у меня перед глазами. Дело в том, что фотография, хоть и черно-белая, была сделана с поразительным мастерством. Впрочем, говорят, профессионалы и предпочитают черно-белую пленку? Будь я издателем порнографического журнала, я заплатила бы за этот фантастический кадр любые деньги. По пути на работу я часто прохожу мимо лотков с газетами, а там нынче сплошная эротика. Волей-неволей насмотришься. И меня всегда удивляет: помещена, предположим, на обложке голая девица с расставленными ногами, а вид у нее при этом такой, что понимаешь — сидит она, несчастная, у гинеколога и думает, обнаружат у нее сифилис или нет. Или, в лучшем случае, твердо знает, что с венерическими болезнями все в порядке, и, скучая, ждет своей очереди на осмотр.