Дик Фрэнсис - Дьявольский коктейль

пер. А.Хромовой

Я обливался потом. Мне хотелось пить. Было жарко, неудобно, и устал я до того, что готов был взорваться в любую минуту.

Я задумчиво подсчитывал свои проблемы. Они были немалые, с какой стороны ни взгляни.

Я сидел за рулем сделанной по индивидуальному заказу обтекаемой спортивной машины, брошенной игрушки, когда-то принадлежавшей сыну нефтяного шейха. Я провел в этой машине большую часть трех предыдущих дней. Впереди простиралась выжженная солнцем равнина. На горизонте виднелись буро-лиловые горы. Шли часы, а горы оставались все на том же месте, потому что «Спешиал», способный делать сто пятьдесят миль в час, не двигался с места.

Как и я. Я мрачно созерцал прочные наручники из нержавеющей стали, которыми были скованы мои запястья. Одна рука просунута в баранку, другая - снаружи, так что я оказался прочно прикован к рулю, а стало быть, и к машине.

Плюс еще ремни. «Спешиал» не заводится, пока не застегнуты ремни безопасности. Ключа в зажигании не было, но тем не менее я сидел, надежно пристегнутый двумя ремнями: один поперек живота, другой - наискосок через грудь.

Я не мог даже поднять ноги - в спортивных машинах ноги просовываются далеко вперед, - чтобы попытаться сломать руль. Я уже пробовал. Я был слишком высок и не мог согнуть колени. К тому же баранка была не из пластика. Пластик, в принципе, сломать несложно. Но люди, которые.заказывают себе такие дорогие игрушки, не ставят пластиковых рулей. Баранка была стальная, обтянутая кожей, нерушимая, как Монблан.

Я был по горло сыт этой машиной. Мышцы ног, спины и рук протестовали против неудобной позы. Нарастающая тяжесть в голове перешла в ощутимую боль.

Надо было сделать еще одну попытку освободиться, хотя из опыта предыдущих бесчисленных попыток я уже знал, что это невозможно. Я вытянулся, напрягся, пытаясь порвать ремни. Я боролся, пока по лбу не заструился свежий пот, - и, как и прежде, ни на миллиметр не приблизился к свободе.

Я измученно откинул голову на мягкий подголовник и повернулся лицом к открытому окну, справа от меня. Закрыл глаза. Солнечные лучи били мне в лицо, плечо и шею со всей жестокостью июльских трех часов пополудни на тридцать седьмом градусе северной широты. Я чувствовал, как солнце печет мне левое веко. Мой лоб прочертили морщины отчаяния и боли, у губ залегла горькая складка, мускул на щеке дернулся, я сглотнул, прощаясь с надеждой…

И неподвижно застыл в ожидании.

Пустынная равнина хранила безмолвие.

Я ждал.

Наконец Ивен Пентлоу с явной неохотой крикнул: «Стоп!» - и операторы отодвинулись от видоискателей. Ни ветерка. Разноцветные зонтики, укрывавшие операторов с их аппаратурой, были совершенно неподвижны. Ивен энергично обмахивался графиком съемок, создавая движение воздуха, о котором не позаботилась природа. Прочие участники съемочной группы, прятавшиеся в тени переносных зеленых полистироловых навесов, лениво пришли в движение. В такую жару шевелиться никому не хочется. Звукооператор снял наушники, повесил их на спинку стула и принялся не спеша возиться с рукоятками своей звукозаписывающей системы «Награ». Милосердные электрики вырубили софиты, которые жарили не хуже солнца.

Я посмотрел в объектив маленького «Аррифлекса», который стоял в шести футах от моего правого плеча и запечатлевал все поры на моей потной физиономии. Оператор Терри промокнул шею пыльным платком, а Саймон занес очередные номера кадров в протокол, предназначенный для монтажной лаборатории.

Большая камера «Митчелл» с кассетой на тысячу футов снимала то же самое под другим углом. Ее оператор, Дакки, усердно избегал встречаться со мной глазами с самого завтрака. Он думал, что я на него злюсь за то, что вчерашняя пленка оказалась засвеченной. Хотя Дакки клялся, что он тут ни при чем. А я всего-навсего попросил его - довольно мягко, если принимать в расчет обстоятельства, - чтобы таких случайностей больше не было. Вряд ли я выдержу еще несколько дублей эпизода 623.

С утра мы сняли шесть дублей этого эпизода. Правда, с небольшим перерывом на ленч.

Ивен Пентлоу извинялся - громко, часто и во всеуслышание, - заявляя, что нам придется снимать, пока я не сделаю все как надо. Его точка зрения на то, как надо это делать, менялась через каждые два дубля, и, хотя я почти точно выполнял все его подробнейшие указания, Ивен все еще не сказал, что на сегодня хватит.

Любой из членов съемочной группы, приехавшей на юг Испании делать съемки на местности, знал о враждебности, которая кроется за натянутой любезностью, с какой обращался ко мне Ивен и с какой отвечал ему я. Я слышал, что наши уже заключают пари на то, долго ли я продержусь.

Девушка, у которой хранился драгоценный ключ от наручников, медленно выбралась из-под самого дальнего зеленого навеса, под которым, развалившись на подстеленных полотенцах, сидели ассистенты режиссера, гримерша и костюмерша. К шее девушки прилипли влажные пряди волос. Она открыла дверцу машины и сунула ключ в замочную скважину наручников. Наручники были того образца, что используется в британской полиции, и замок у них не с храповиком, а с винтом, причем довольно тугим, так что девушка проворачивала ключ с трудом.

Девушка посмотрела на меня с опаской - она знала, что я могу вот-вот взорваться. Мне наконец удалось растянуть губы в улыбке. Она с облегчением поняла, что орать на нее я не собираюсь, и на радостях сняла наручники в момент.

Я отстегнул ремни безопасности и, пошатываясь, выбрался из машины. На улице, пожалуй, было градусов на десять прохладнее.

- Садитесь обратно! - скомандовал Ивен. - Нужно сделать еще один дубль!

Я сделал глубокий вдох - воздух был раскаленный, точно в Сахаре, - и сосчитал про себя до пяти. Потом сказал:

- Я схожу в фургон выпить пива и зайти в туалет, а следующий дубль мы будем делать, когда я вернусь.

Про себя я с усмешкой подумал, что это еще не повод выплачивать ставки. Всего лишь небольшой подземный толчок. До настоящего извержения еще далеко. Интересно, позволят ли мне тоже принять участие в пари?

Прикрыть мой «Минимоук» брезентом, чтобы он не грелся на солнце, никто и не подумал. Я забрался в малолитражку, стоявшую позади самого большого навеса, и выругался: кожа сиденья обожгла мне зад через тонкие хлопчатобумажные брюки. На баранке можно было яичницу жарить.

Брюки были закатаны по колено, и на ногах у меня красовались шлепанцы. Это создавало довольно странный контраст с официальной белой рубашкой и темным галстуком, которые были на мне сверху, но «Аррифлекс» берет меня в кадр только до колен, а «Митчелл» вообще до пояса.