Владимир Гоник - Преисподняя

Владимир ГОНИК

ПРЕИСПОДНЯЯ

человек - явление временное

НИЖНИЙ МИР

Предисловие автора ко второму изданию романа "Преисподняя"

Не думал, что роман "Преисподняя" когда-нибудь выйдет в свет. По крайней мере в России.

Я работал над ним два с лишним десятка лет, работа шла с неимоверным трудом и была столь же опасной, сколь и безнадежной, я даже надеяться не мог на публикацию.

Можно было, конечно, попытаться издать роман за рубежом с неизбежной посадкой на долгий срок, хотя была вероятность и просто исчезнуть без следа или угодить в психушку, что широко практиковалось в те годы.

И я отчетливо представляю, что со мной сталось бы, проведай власти, над чем я работаю. За меньшее стирали в порошок.

Вот почему работа над романом все годы велась в глубокой тайне. Даже в начале 1991 года, когда после удачной премьеры в Голливуде моего фильма "Грешник" мне без конца задавали вопрос, над чем я работаю, я помалкивал о "Преисподней" - слова не проронил.

После первой публикации отрывков из романа в газете "Совершенно секретно" в марте 1992 года друзья осыпали меня упреками: ты, мол, написал роман, а мы ничего не знали. Я неизменно всем отвечал: "Потому и написал, что не знали".

Основная работа над романом заняла около 15 лет - с 1973 по 1986 годы, хотя материал я стал собирать значительно раньше. Закончив роман, я возвращался время от времени к тексту: вставлял новые сведения, которые удавалось раздобыть, что-то менял, переписывал.

В июле 1991 года я решил, что работа завершена и перепечатал текст начисто. Роман заканчивался предчувствием военного переворота. Иногда меня спрашивают, знал ли я о путче заранее. Конкретных сведений у меня не было, но ощущение зреющего заговора я испытывал и передал его в заключительной фразе романа: "...Если не унять страх, Москва ударится в панику. Паника означала военное положение, комендантский час, и любой генерал, получивший чрезвычайные полномочия, мог устроить переворот и захватить власть. Впрочем, могло статься, что именно в этом заключался смысл происходящего".

Август и три дня, проведенные у Белого дома, заставили меня внести в текст новые сведения и поправки. Получив достоверную информацию, я использовал ее для описания боевых действий под землей в районе Белого дома. Как выяснилось спустя два года, эти описания оказались весьма схожими с реальными событиями октября 1993 года, и теперь меня часто одолевают вопросами о причинах.

Разумеется, подробностей того, что произойдет, я не знал и писал, исходя из своих ощущений. Однако, если говоришь и пишешь правду, слово реченное или написанное становится явью.

Первые сведения о секретных подземных объектах дошли до меня в середине 60-х. После медицинского института меня направили врачом в армию; если быть точным, я получил назначение непосредственно в Министерство обороны. Моими подопечными стали офицеры из разных родов войск - летчики, подводники, личный состав ГРУ (Главное разведывательное управление) и прочие, кто в процессе напряженной и сложной работы нуждался в помощи врача.

В мои служебные обязанности входило разобраться в состоянии пациентов, снять последствия различных нагрузок, провести профилактику новых стрессов и разнообразных воздействий, связанных с риском, опасностью и необычайно сложной работой. Изредка ко мне поступали офицеры, чья служба проходила преимущественно под землей.

Я узнавал их с порога: бледные пастозные лица, еле заметная скованность в движениях, чуть угасший взгляд, некоторая замкнутость и оцепенелость... Кое-кто из них отличался разной степенью агарофобии [боязнь открытого пространства] и нуждался в коррекции, а иные страдали клаустрофобией [боязнь замкнутого пространства], и их приходилось переводить на поверхность или вообще увольнять из армии.

Поначалу информация накапливалась сама собой, произвольно, лишь значительно позже я повел направленный поиск и отбор. Поводом послужил конкретный исторический факт: 6 ноября 1941 года, когда немецкие войска подошли к Москве, в нижнем вестибюле станции метро "Маяковская" состоялся торжественный праздничный митинг, на котором с речью выступил Сталин.

Очевидцы сообщили мне, что до митинга Сталин находился в своем городском доме на Мясницкой, роскошном купеческом особняке (до революции он принадлежал, кажется, известному богачу, купцу первой гильдии Солдатенкову), где с началом войны располагалась Ставка Верховного Главнокомандования. Как выяснилось, Сталин в тот день никуда не выезжал: не было ни кортежа машин, ни сопровождения, и даже наружное наблюдение, выставляемое на улицах по маршруту следования, в тот день отсутствовало.

Один из очевидцев рассказал мне, что Сталин прибыл на станцию по тоннелю метро. Между тем особняк Ставки находится в стороне от веток метро, и я сделал вывод, что Сталин воспользовался каким-то ходом или тоннелем, соединявшим особняк с тоннелем метрополитена. Знатоки из военных и гражданских специалистов подтвердили наличие ходов, а спустя время мне и самому удалось побывать в знаменитом особняке. Выяснилось, что его подвальный этаж соединен под землей с бункером соседнего штаба противовоздушной обороны (ПВО). Система ходов, соединяющих на большой глубине бункер с тоннелем метро и выходящих под платформу одной из станций, существует и поныне и даже находится под охраной. Правда, не так давно выход в тоннель заложили.

Удостоверившись воочию, что полученные сведения соответствуют действительности, я расширил круг поисков, и постепенно из отдельных разрозненных фактов сложилась общая картина: под землей Москва причудлива и обширна не меньше, чем наверху. Так возник некий замысел, неопределенная идея, которая маячила впереди размытым пятном. Сюжет не давался в руки.

Не могу сказать, что я работал над замыслом неусыпно. Поиски шли вяло и от случая к случаю; мешала неопределенность цели. Много времени отнимали служебные обязанности, армия не то место, где поощряются посторонние интересы. Спустя несколько лет я перешел в Центральный спортивный клуб армии (ЦСКА) и стал работать со спортсменами-профессионалами высокого класса, со сборными командами по разным видам спорта. Тут мне пригодился собственный спортивный опыт: с юношеских лет я боксировал и неплохо стрелял, хотя любовь к странствиям и охота к перемене мест мешали регулярным тренировкам.

Отныне время съедали бесконечные разъезды, сборы, тренировки, соревнования, чемпионаты. К тому же я поступил в институт кинематографии и совмещал работу с учебой. Те годы вспоминаются вечной спешкой, постоянным цейтнотом и хроническим недосыпом: писать рассказы, сценарии, да и просто поразмыслить удавалось только за счет сна.