Алексей Клёнов - В понедельник я убит...

Помолчав, он снова набил трубку, но раскуривать ее не спешил. Я тоже подавленно молчал. Собственно, и говорить больше было не о чем. На все мои предполагаемые вопросы Зайчик уже ответил, полно и исчерпывающе. Опыт. Его не пропьешь, ни зоной, ни туберкулезом не вытравишь. И я задал свой единственный вопрос, который возник по ходу монолога бывшего следователя:

— Александр Федорович, как получилось, что вы, отсидев шесть лет, не занялись лечением всерьез. Я понимаю, смерть жены, но… Ведь для лечения туберкулеза не требуется колоссальная сумма денег. У Вас дочь…

— Ее нет.

— То есть?

— Наташи нет. Она пропала два года назад. А я в это время еще сидел. Вы полагаете, что Карен позволил бы мне освободиться через шесть лет, зная, какие чувства я к нему испытываю? Он устраивал мне в зоне провокацию за провокацией, я почти год безвылазно просидел в ШИЗО. Где меня регулярно избивали за малейшую провинность. Упаси Вас Бог когда-нибудь попасть в зону. Вы знаете что такое "бур"? Это каменный мешок два на два метра, в котором по колено ледяной воды и нары опускаются только на ночь. Туберкулез и ревматизм обеспечены уже через пару месяцев. И я решил бежать. Я совершенно точно знаю, что не убил при побеге часового, а только оглушил. Но когда меня поймали, вдруг выяснилось, что я уколол его заточкой в сердце. Молодого пацана, у которого наверняка есть папа с мамой и любимая девушка. И на рукоятке обнаружились мои пальчики. В результате я получил еще пятнадцать лет, и освободили досрочно только из-за последней стадии туберкулеза. Теперь можете себе представить, сколько жизней поломал Карен?

Я мрачно кивнул. Раньше я мог только догадываться.

— А как же Ваша дочь? Вы пытались ее искать?

— Пытался. Из зоны. Понимаете, какое это безнадежное занятие? Писал соседям, знакомым. Из шести только один рискнул сообщить, что Наташа исчезла. Я писал заявление, отправлял его по почте. Из зоны! Кто его станет рассматривать всерьез? Она до сих пор числится утратившей родственные связи. Ее даже в розыск не объявляли, несмотря на все мои просьбы к бывшим коллегам. Все отвернулись от меня. Да и правильно. Ренегат он и есть ренегат.

И, подавшись ко мне через стол, лихорадочно пробормотал:

— Я убью Карена. Клянусь памятью моей жены и дочери. Убью. Кто-то должен остановить эту кровожадную тварь. Но если мне это не удастся, я прошу тебя: сделай все, чтобы его хотя бы посадили. Я знаю, ты честный мужик. И то, что ты взялся на него работать, это видимость. Не верю, что такой, как ты, станет подмахивать ублюдку. Я очень тебя прошу. Нет, я заклинаю тебя: выполни мою последнюю просьбу. Ради моей жены и дочери. Ради всех, кого загубил этот упырь…

Спускаясь по лестнице, я старался не оступиться, и не грохнуться в полутьме подъезда, в котором, кажется, не горела ни одна лампа. Но вместо узких ступеней перед глазами, почему-то, было изможденное лицо несчастного следователя, а в ушах бился его почти истеричный хрип: " Ради моей жены и дочери. Ради всех, кого загубил этот упырь…" И не думаю, что все можно списать только на его полусумасшедшее состояние. Нет, оно, разумеется, тоже имеет место быть. Как и сжигающий его туберкулез. Но если то, что он мне рассказал, правда… А ведь очень похоже на правду. Тогда Карен еще худший вампир, чем я предполагал. Даже с учетом моей богатой фантазии.

Мне вдруг безумно захотелось принять душ. Словно прикоснулся к чему-то очень омерзительному и липкому. И еще напиться. Потому что на трезвую голову знать такое — это верный путь в психушку. Вот живет себе такой Дракула, сосет кровь из окружающих, и все то его считают приличным человеком и влиятельным бизнесменом. Ну, если не все, то, по крайней мере, те, от кого его процветание во многом зависит. И его терпят! Потому что он удобен. Он выгоден. Господи, да что же за государство у нас такое, если позволяет даже своих верных слуг шельмовать в угоду вору и убийце?!! Чего же ждать от него простым смертным, которые могут рассчитывать только на свои силы?..

Надзиратели мои так и ожидали. Терпеливо и бесстрастно. Молодцы ребята, психика у вас в порядке. Ее ничто не сокрушит. Даже осознание того, что служите Карену, прекрасно зная, кому именно служите. Один даже нахально помахал мне рукой из-за стекла. Значит, уже получили новые инструкции от хозяина, и решили вообще не маскироваться. Ну, оно и к лучшему. Пусть Карен спит безмятежно, будучи уверенным, что я у него под колпаком. Спокойнее, когда неприятель уверен, что держит тебя за глотку. И иметь при этом определенную свободу действий. И ну вас всех к черту.

Свой план, в смысле принять душ и напиться, я выполнил на все сто процентов. Уже через час я сидел в кресле свеженький после контрастного душа, тупо пялился в телевизор, и сам-на-сам употреблял коньячок, тяжело ворочая мысли в гудевшей как набатный колокол голове.

В сущности, выбора большого у меня теперь не было. Если события стали развиваться по такому сценарию, то что же будет дальше? Карен не успокоится только на одном моем, в целом безобидном, материале, ему потребуется полное устранение конкурента. Это уже очевидно. Нет, он, конечно, мог бы организовать покушение на Салихова. И наверняка делал такие попытки не раз. Как и Салихов на него. В те годы, когда они оба были еще откровенными бандитами. Но только я что-то не припомню ни одного сообщения в прессе на этот счет за последние пятнадцать лет. Все делалось, если делалось, втихаря. А уж теперь им и совсем без надобности голимый криминал. Зачем? Если есть прекрасная возможность устранить конкурента руками закона? Салихов в зоне — это уже не столь могущественный Салихов. Пока тот будет сидеть, Карен и его дело, и его людей к рукам приберет. Тесно им в одной области. И мне с ними — тоже. И теперь, как ни дико это звучит, единственной реальной защитой от Карена мне может служить только Салихов. С этой мыслью я и отключился до утра…

* * *

Да простит меня за хамство Василий Иванович Суриков, но, на мой взгляд, свое гениальное полотно "Утро стрелецкой казни" он задумал с похмелья. Потому что только с большого бодуна и можно представить себе подобные ужасы. Даже если они имеют фактическое подтверждение.

Проснулся я с тупой болью в затылке, сухостью, кажется, даже не во рту, а во всем кишечнике, и с таким омерзительным настроением, что самому в пору на плаху, как за избавлением. Да к тому же телефон надрывался в прихожей, словно это его казнить намеревались, и он молил о помощи, как о последнем одолжении. Сжалившись, я снял трубку, телефон заткнулся, зато в уши ворвался почти истеричный голос Никиты:

— Антон, твою мать! Что происходит?!! Ты был у Зайчика?

Отодвинув трубку от уха, я малость обиделся на Никиту. И удивился. Никогда, за много лет знакомства, не слышал у него таких истеричных ноток в голосе. Свою обиду я тут же реализовал в хриплые слова: