Айзек Азимов - Убийство в Эй-Би-Эй

Если вам придется проследить истоки насильственной смерти вашего друга и выяснить, как это произошло, вам станет ясно, что это не случилось бы, если бы ранее не произошло событие А, а перед тем — событие Б и так далее, вплоть до изначальных туманных времен.

В данном же, конкретном случае, к которому я имел отношение, мы можем ограничить непосредственные причины определенной серией событий. Если бы любое из них не случилось, некто, ныне мертвый, был бы жив, а если бы и умер, то во всяком случае не тогда и не таким образом, то есть не был бы убит.

Я лично находился в центра многих из этих событий. Непреднамеренно, конечно, но все же.

Я прослеживаю их истоки начиная с воскресенья 25 мая 1975 года — первого дня 75-го ежегодного съезда Ассоциации американских книготорговцев (Эй-Би-Эй), которому было отведено несколько отелей в центре города, и с поступка женщины, готовившейся представить на пресс-конференции свою новую книгу.

Ей предстояло встретиться с репортерами в 16 часов, и она никак не могла решить, какое платье ей надеть. С одной стороны, она была молода и красива и обладала соблазнительной фигурой, которую ей хотелось выигрышно показать. С другой стороны, она считалась феминисткой, и книга, которую она собиралась рекламировать, была феминистской, а использовать свое тело в качестве приманки для популяризации книги было бы совсем не феминистским приемом.

В конечном счете она выбрала белое платье, которое от талии и выше состояло в основном из крупной сетки, а под ним от талии и выше не было ничего, кроме ее роскошного естества.

Все это я вычислил позднее. Меня в то время не было в городе, я находился в пути. Я выехал в 13.30 и направлялся на съезд Эй-Би-Эй. Один мой друг, историк Мартин Уолтерс, позвонил мне за неделю до съезда и попросил помочь ему на пресс-конференции. Он считал меня приверженцем научных трудов и к тому же почему-то полагал, что мое имя имеет вес в ученом мире.

Он, конечно, заблуждался, но друзьям принято помогать. Его пресс-конференция была назначена на 16.20, пообещал прибыть к этому времени.

В 13.30, закончив лекцию в одном месте — милях в ста от города, я сел в машину и поехал на съезд, не слишком поспешая, ибо не сомневался, что успею прибыть вовремя. Я так полагал до тех пор, пока не свернул на шоссе Кросс-Норт. Дело в том, что нет такого часа дня или времени года, когда один-два автомобиля не застревают на Кросс-Норт. И как только распространяется (телепатически, наверное) весть о том, что проезжая часть на этом шоссе резко сузилась, все автомобилисты к северу от города устремляются к нему с дикими воплями восторга.

Именно тогда меня охватила роковая тревога, не покидавшая потом весь день. Я медленно полз, и впереди столь же медленно ползли три ряда автомобилей, подобно тепловой волне, и никакого просвета не предвиделось. Периодически я поглядывал на часы и приходил в ярость.

И все же я сумел приехать вовремя.

Мне удалось заскочить к себе на квартиру, которая находилась примерно в миле от отеля, куда я направлялся, наскоро сполоснуться, переодеться, поймать такси, подъехать к отелю, подняться на пятый этаж, найти комнату пресс-конференций и войти в нее точно в 16.20.

Если бы я приехал на 20 минут раньше, все сложилось бы иначе, а 20 минут — это именно то время, которое я потерял на шоссе Кросс-Норт.

Я подождал, как обычно, 15 секунд чтобы меня заметили, но никто не обратил на меня внимания. Я не слишком удивился. Комната напоминала бедлам: сотрудники Эй-Би-Эй пытались собрать в кучу репортеров, а репортеры не могли взять в толк, что писать, и отчаянно галдели.

Притом (я до сих пор избегал говорить об этом) мой рост равен 158 сантиметрам. Если люди со мной незнакомы, они обычно смотрят поверх моей головы, поэтому через 15 секунд я даю знать о своем присутствии. У меня звучный голос, и на сей раз я громко и четко произнес:

— Я — Дэрайес Джаст, и я принимаю участие в пресс-конференции Мартина Уолтерса, посвященной книге «Участники переговоров о мире».

Мое заявление не возымело действия, и я было собрался повторить его, увеличив количество децибел, как ко мне подскочила женщина, раздраженно спросившая:

— В пресс-конференции Уолтерса?

Позднее я узнал, что она возглавляла отдел пресс-конференций в Эй-Би-Эй, звали ее Генриетта Корвасс. Ее телеса заметно выпирали из платья.

— Явился точно в срок, — сообщил я.

— Каким это образом? Пресс-конференция окончена.

Я вытаращил глаза, и у меня мелькнуло страшное подозрение.

— Который час? — спросил я и посмотрел на свои часы.

— 16.22, — ответила она.

И мои часы показывали 16.22.

— Но ведь она назначена на 16.20.

В этот момент Мартин вошел из соседней комнаты. Он смущенно улыбнулся и сказал:

— А, Дэрайес, молодчина, что приехал. Ты настоящий товарищ.

— Ты так погружен в прошлое, — возмущенно сказал я, — что не мог назвать точное время в настоящем. Ты мне сказал 16.20, и я чуть не разбился в давке на шоссе, спеша добраться сюда, а ты не стал меня ждать.

В тот момент Мартин мог разорвать цепь обстоятельств, униженно попросив прощения. Я не требовал многого. Ну, пусть бы бился головой о стенку или лизал мне руки, или же бросился на пол и попросил, чтобы я попрыгал на нем, — достаточно было такого пустяка.

Но он этого не сделал.

— Дело в том, — проговорил он, посмеиваясь, — что до меня должна была выступить одна женщина, но она явилась в прозрачном платье, и под ним на ней ничего не было, понимаешь?

— Ну и что? — спросил я.

— Ее литературный агент сказал, что в таком виде нельзя выступать перед прессой.

— Почему? Разве газеты теперь посылают в качестве репортеров зеленых юнцов?

— Нет, конечно, — добродушно сказал Мартин, — просто корреспонденты принялись бы описывать ее платье, а не книгу. В общем, он отправил ее переодеваться. Надо было как-то удержать репортеров, а поскольку я уже был здесь, меня попросили выступить на 20 минут раньше. Ничего не попишешь, Дэрайес, но ты ведь знаешь, — добавил он конфиденциальным шепотом, — эти пресс-конференции не имеют значения.

Конечно, никакой катастрофы не произошло. Но я негодовал, и моя ярость не находила выхода. Я покинул Мартина злой и обиженный, хотя и понимал, что веду себя по-детски. Я завелся и только того и ждал, чтобы сорвать дурное настроение на первом, кто подвернется. Тем самым я закладывал самый большой камень и, главное, подготавливал почву для чувства ответственности за убийство, быть может гораздо более сильного, чем у кого-либо, включая и самого убийцу.