Светлана Алешина - Ошибка природы (сборник)

Он какое-то время молчал, как бы соображая, о чем речь.

— Я понимаю, что это не ваше дело, — продолжала я атаку. — Но видите ли, в чем проблема. Так исторически сложилось, что еще вчера я бы отдала эти фотографии и бесплатно, так как глубоко презираю вашу тусовочку. Но в силу того, что мне нужно от вас кое-что, я, пожалуй, отдам эти снимки вам. С одним условием…

— Кто у вас на снимках? — хрипло спросил голос.

— Ах, один джентльмен. Вполне респектабельный. У него очень красивые очки и весьма интеллигентная внешность. Вот только рядом с ним находится парень, совершенно не подходящий для его компании. Такой, знаете ли, грубоватый. В черной шапочке.

— Вы занимаетесь шантажом, — пробормотал мой абонент.

— Кто чем, — рассмеялась я. — Кто шантажом, кто наркотиками, а кто… киднеппингом.

— Чем?

— Киднеппингом, — повторила я. — Вот меня это и интересует больше всего. Вы говорите мне, куда делась одна девушка, я отдаю вам фотографии. Как вам сделка?

— Шантажистка, — снова пробормотал голос.

— Вы на это уже намекали.

— Я не знаю, о чем вы говорите… Я не занимаюсь киднеппингом.

— А Таня Глухарева?

Мне показалось, что он грязно выругался.

— Хорошо, давайте встретимся и поговорим.

— Замечательно, — обрадовалась я. — Завтра. Около десяти… — я набрала в легкие побольше воздуха. Утра? О, как бы мне этого хотелось! Но мое нетерпение может повредить, лишая нашу встречу должного эффекта. — Вечера. Возле консерватории. Пойдет?

Там помолчали, обдумывая странности моего поведения. Потом коротко бросили:

— Хорошо. Как я вас узнаю?

— Вы узнаете, — пообещала я и повесила трубку.

Ну вот, милые мои…

Теперь нам осталось совсем мало времени — о, очень мало! — на наши «таинственные игры». Наступает время предельной ясности. Подведение итогов, так сказать!

— А дело все в том, что я просто очень люблю Вивальди, — пробормотала я, сдерживая подступившие к глазам злые слезы. — Всего лишь в этом!..

Я курила пятую сигарету и уже начинала чувствовать, что их количество начинает сказываться на качестве моих несчастных легких.

Ларикова не было. Я стала терять терпение.

— Человек беспросветно одинок в этом мире, — мрачно констатировала я, глядя в черное окно. — И никакой доктор не едет. Славная песенка, но, похоже, мне с моей печалью и тоской придется доживать весь мой остаток дней.

Ну вот, Александра! Тебя потянуло на мрачные философские измышления! Именно так начинается депрессия.

— Просто все вокруг построено на лжи, — сообщила я темному окну. — И никто не собирается с этой пакостью бороться. Только я, как Жанна д’Арк, сижу тут в темной комнате, ожидая приговора.

Правда, я не помню, в какой темной комнате сидела бедная святая Иоанна, но уж в какой-нибудь точно сидела. Только сигарет у нее не было.

А в какой темной комнате сейчас сидит Таня Глухарева? И почему ее, черт возьми, никто не ищет? Как будто пропажа человека — дело житейское, так себе, маленький пустячок!

Где ее родители? Должна же у нее быть мать?

Впрочем, вполне возможно, что ее мать привыкла к исчезновениям Тани.

Такое тоже случается.

От размышлений меня оторвал стук двери. Я подняла глаза. На пороге стоял грустный и озадаченный Лариков.

— Хорошо, что ты дождалась меня, — сказал он, плюхаясь в кресло и не потрудившись снять пальто. — У нас крупные неприятности…

Я не удивилась. Чего еще можно было дождаться, кроме каких-то там неприятностей! Мне и так казалось, что их достаточно, чтобы отучиться просыпаться с улыбкой, ан нет! Вам еще принесли немножко неприятностей!

— Люда Нещадова в больнице. Пока без сознания. Ее очень сильно напугали в собственной квартире.

— На-пу-га-ли?

— У нее слабое сердце, — пожал он плечами. — Черт его знает, как это там называется. Но она пока еще в полной прострации и зрит ангелов. Кто-то из соседей сказал, что видел, как Люда зашла в квартиру. Потом услышал ее крик, рванул туда. Клянется, что видел мелькнувшую фигуру — бросился за ней. Но этот тип был стремительным и худым, а наш сосед — толстяк с ужасной одышкой. Он уверяет, кстати, что это подросток! Представляешь? Он скрылся из виду, мужчина наш плюнул в сердцах и вернулся к Нещадовой, надеясь, что там все в порядке. Квартира была открыта, он вбежал. Люся лежала на полу. Лицо синее, глаза распахнуты — он сначала подумал, что она уже отошла в мир иной. Но, слава богу, обошлось. Он вызвал «Скорую» с милицией. Вот такие дела, брат…

— Так грустно, что хочется курить, — сказала я. — Потрясений у меня за сегодняшний день на сто жизней вперед! Можно поделиться.

— Поделись, — предложил он.

— Сначала сними с себя это холодное пальто, — предложила я. — А то от тебя морозно.

Делилась я с ним своими «потрясениями» весьма основательно, но он терпеливо выслушал меня и, когда я закончила, сообщил:

— Цены вам нет, моя маленькая Александрина!

— Да уж, — саркастично усмехнулась я. — В смысле бестолковее меня не сыщещь?

— Брось, — отмахнулся он. — Ты с самого начала невзлюбила «трудовиков», так?

— Их вообще-то чрезвычайно трудно полюбить.

— Но именно ты настаивала на том, что все это связано!

— Ты особо не протестовал.

— Ладно, оставь свои скромные взглядики в пол! Теперь у нас все наконец-то складывается! И это благодаря тебе.

— Да не мне, а случайности. Понимаешь, этот тип встретился со мной случайно!

— А если нет?

— То есть как это?

— А если все дело в фотографиях? Смотри сама. Нещадов тебя видел. Так? Мещерский тоже тебя видел. Ты вообще с этой девочкой нарисовалась. Значит, ты им была известна. Он знал, что ты детектив.

— Нет, — начала протестовать я, но остановилась.

А ведь знал! Я же сказала ему это в нашу первую встречу! Сказала и забыла! Так ли случайно, что Аркадий оказался со мной рядом? А если он, черт бы его побрал — поскольку нельзя же столь цинично играть девичьими чувствами, — за мной следил?

— Какая же я дура, Ларчик! — простонала я. — Какая дура!

— Нормально, — кивнул головой Ларчик. — Ты не дура. Ты просто еще местами ребенок. Умненький, но ребенок. Но позволь мне договорить. Значит, он знает, что у тебя на руках компромат. «Трудовики» начали баллотироваться. Наркоманы никого не проймут. А вот… Ты сфотографировала их в тот момент, когда они издевались над этой девчонкой-инвалидкой?

— Конечно. Как я могла остаться без такого кадра?

— Вот он и напрягся. Не пойму только, с чего им вдруг пришло в голову убивать соратников.

— Этого и я не могу понять, — развела я руками. — Как и того, зачем они спрятали Таню Глухареву.

— Ну, Таня эта тут может быть вообще ни при чем. Ты же сама сказала, что он удивился!